Александр Западов - Забытая слава

— Перемените камзол, — приказала по-немецки Иоганна, оглядев мужа, когда он вышел в столовую, — вы запачканы табаком.

Сумароков провел рукой по груди, стряхивая табачную пыль.

— Это самый чистый, — спокойно ответил он. — Вы, как обычно, слишком строги ко мне. Я готов. Едемте.

Карета, запряженная шестеркою лошадей, покатилась по Девятой линии к понтонному мосту через Неву и скоро выехала на Петергофскую дорогу. Супруги сидели молча, поглядывая каждый в свое окошко.

Годы совместной жизни не сблизили Сумароковых. Иоганна считала мужа непрактичным чудаком, потерявшим карьеру из-за глупой страсти к сочинительству. Не добился ничего в то время, как Разумовский был в чести, а теперь и вовсе надеяться не на что. От природы Иоганна не была злым человеком, но годы бедности в Германии, роль горничной девушки при великой княгине, необходимость прислуживать, слушать и запоминать чужие разговоры, сплетничать, стараться изловить жениха придали ее характеру уксусный привкус. Она желала командовать мужем, отчасти вымещая на нем перенесенные ею обиды, и с раздражением видела, что Сумароков просто не замечает ее главенства в семье, занятый своими мыслями и стихами.

Сумароков привычно сносил упреки Иоганны и не искал у нее сочувствия в трудные минуты. Если есть на свете злые жены, значит, нужно, чтобы они кому-нибудь доставались. Он попал в число таких обладателей. Но, кажется, заслужил и лучшую участь. Впрочем, где же бывают счастливые браки?!

Екатерина занимала две смежные комнаты в деревянной пристройке Монплезира, небольшого дворца в Петергофе. В дверях Сумароковы чуть не столкнулись с молодым красивым офицером.

Иоганна дернула за кафтан мужа: «Смотри скорей!»

Сумароков похлопал глазами. Он успел оценить лишь высокий рост царицына гостя и могучий склад его сильной, мужественной фигуры. После он узнал от Иоганны, что это был Григорий Орлов, артиллерийский офицер, новый любовник Екатерины, сменивший Понятовского, которому пришлось расстаться со своей возлюбленной и выехать в Польшу. Орлов — игрок, мот, искатель приключений, был храбрым человеком, и в гвардии его любили.

Екатерина встретила гостей в передней комнате, и Сумароков подивился перемене, произошедшей с ней за те недели, что они не виделись. Императрица была благостно величава. Скорбь и прощение изображались на ее лице, а крупный подбородок, всегда уверенно выдававшийся вперед, как-то подобрался и стал незаметным.

— Здравствуй, Иоганна, — грустно сказала Екатерина, — здравствуйте, Александр Петрович. Стихи ваши читала и чувства, выраженные в них, разделяю.

— Рад, ваше величество, — ответил Сумароков. — Однако ж кроме тех, что напечатаны, имею много других, они ждут еще печатного станка и, чаю, не меньшей похвалы от читателей заслуживают.

Екатерина быстро переглянулась с Иоганной.

— Рада и я, что вы своими стихами довольны. Вы наш первый поэт, я думаю, и создатель театра. Жаль только, что такие заслуги плохо у нас награждаются.

Сумароков оживился и раскрыл табакерку.

— Какие награды! За управление театром придворная контора на меня начет сделала, а жалованья своего который месяц не вижу. Граф Сиверс, злобный мой неприятель, о том постарался, а Ивана Ивановича, который мог бы мне на помощь прийти, над ним уже нет. Зато и я в долгу не остался. Извольте послушать мою притчу «Филин», всего четыре строки, но каких! Из каждой можно узнать чухонскую блоху, сиречь бывшего конюха, ныне генерал-лейтенанта Сиверса.

Екатерина сочувственно улыбнулась.

— Я на досуге прочту, ежели пришлете, а пока советую вам быть осторожнее. Ваше перо весьма острое, врагов нажить легко, защитников же не много найдется. Я по себе это знаю.

Сумароков собрался отвечать, но его опередила Иоганна:

— Ах, ваше величество, не говорите так! Вокруг вас великое число защитников, и вы можете иметь их, сколько пожелаете.

— Зачем? — спросила Екатерина. — Кто может спасти меня от собственного мужа? А в нем причины моих горестей. Тебе известна моя любовь к порядку, Иоганна. Перед смертью императрицы я все ему написала по пунктам: кого вызвать, кому что сказать, как оповестить войска, когда приносить присягу, о чем говорить с иностранцами. И что же? Петр Федорович так обрадовался, что перековеркал мой план. В церкви кривлялся, как арлекин, а вечером собрал на ужин в куртажной галерее человек полтораста, напился пьян и с тех пор не протрезвлялся. Он упрячет меня в крепость, для того чтобы жениться на Лизавете Воронцовой. Об этом все говорят при дворе.

— Мы тоже слышали об этом, — призналась Иоганна, — и очень встревожены.

— Все благонравные люди осуждают поведение государя, — продолжала Екатерина, — и только сам он собой доволен. Петр Федорович говорит: «Когда умеешь обходиться с русскими, то можно быть покойным на их счет». Государь полагает, что именно он умеет обходиться с русскими… И даже король Фридрих не в силах тут его разубедить! Но хватит толковать о моих печалях, Иоганна. Что вы теперь пишете, Александр Петрович, что думаете делать?

— Я прошусь путешествовать и хочу описать свои странствия, — ответил Сумароков. — На российском языке путешествий нет никаких, читателей угощают романами. Роман же не проясняет мысли и рассудка, читать такую книгу — напрасная трата времени.

— Это верно, — поддержала Екатерина, — читать нужно с пользой, черпая уважение к законам и правительству. Однако не все же романы плохие. Есть между ними и хорошие, «Дон Кишот», например.

— Ну разве что «Дон Кишот», «Телемак», еще два-три достойных романа сыщутся, а остальные — дрянь. Говорят, что романы служат к утешению неученым людям, потому что другие книги им непонятны. Дело тут не в читателях, а в писателях. Я уверен, что можно удобным для всех языком изложить даже основания высшей математики, хотя подлинно, что таких книг мы еще не видывали.

— Он и впрямь собрался ехать, ваше величество, — вмешалась Иоганна. — Какую глупость вбил себе в голову! Нечем семью кормить, кругом задолжали, так он от кредиторов бежать надумал.

Екатерина мирно улыбалась.

— Экий вздор! — рассердился Сумароков? — Я на путешествие деньги получу и вам оставлю. А книгу издам — казне сумма вернется, да и прибыль немалая произойдет. Мне сейчас в России делать нечего. Я поеду в Италию, в Париж, оттуда через Голландию в Петербург. Ежели бы таким пером, как мое, описана была вся Европа, и триста тысяч на это жалеть не стоит.

— Ого! — засмеялась Екатерина. — Дорого же ваши труды ценятся, господин сочинитель! Боюсь, у монархов не хватит средств их оплатить.

— Видно, так и есть, — тоскливо сказал Сумароков. — Давненько я подал просьбу государю, но ответа нет по сей день. Ныне надежда на ваше величество. Без вас резолюции никакой мне не выйдет.