Александр Западов - Забытая слава

«Семира» слыла хорошим спектаклем, и если она идет с таким скрипом, что могло ждать «Синава»? Репетиции не ладились, а между тем трагедия на днях должна быть играна…

Сумароков стоял за кулисами, поминутно нюхал табак, забывал чихать.

В театр приехал фельдмаршал. Из дверей, ведших в актерские каморки, выскочили два адъютанта, а вслед за ними на сцену поднялся граф Салтыков в парадном мундире со звездой.

В театральной зале зрители разговаривали, шумели, пересаживались с места на место, грызли каленые орехи, отчего происходила немолчная трескотня. Под ногами хрустели скорлупки. В одной ложе поставили на барьер деревянного щелкуна-медведя. Дамы совали ему в рот орешки и нажимали на хвост — рычаг, поджимавший орех к нёбу медвежьей пасти. Кавалеры играючи пробовали закладывать вместо орехов дамские пальчики, что вызывало визг и восклицания.

«Истинно говорит пословица: для потехи — грызи орехи, — думал Сумароков. — Господа уверены, что если за вход заплачено, то можно в партере на кулачки биться, а в ложах рассказывать истории своей недели громогласно и после рты набивать орехами. Но ведь и в Москве многие ездят в театр не для того, чтобы слушать соседские сплетни, а грызенье орехов не приносит радости ни зрителям разумным, ни актерам, ни автору, трудившемуся для просвещения публики. Уж его-то служба награды, а не наказания стоит».

За дверями залы послышались ругань, беготня, плач и пьяные вопли:

— Ой, больно! Ой, матушка! Ой, дьяволы!

Сумароков заткнул уши.

— Варвары! — простонал он. — У стен храма Мельпомены полицейские секут подвыпивших кучеров! Представление в пущем жаре своем, а партер и ложи слушают не Синава и Трувора, но крики хожалых! Можно ли такое вынести, не умереть драматическому автору?! Умру и я или писать перестану!

И верно, публика почти не смотрела на сцену. Зрители повертывали головы ко входной двери, вслух обсуждали ход экзекуции, кое-кто вышел узнать, не его ли кучеру достается от чинов московской полиции. Лакеи с шубами в руках потихоньку проникали в зал и устраивались в задних рядах посмотреть на барскую забаву.

— Тьфу, пропасть! — выругался Сумароков и подошел к Салтыкову.

Главнокомандующий Москвы, полуобняв Элизу, поправлял колье на высокой груди актрисы и не спешил закончить свой труд.

— Ваше сиятельство, — сказал Сумароков, в рассеянности наступив на ногу Элизе, — как докладывал я вам, театр московский в расстройке и мою трагедию «Синав» придется до лучших времен отложить. Сколь ни бьюсь, прямого толка не вижу.

— Что? — спросил Салтыков. — Что высказать изволили?

— «Синава», говорю, нельзя играть, — повторил Сумароков.

— Не потерплю! — крикнул фельдмаршал, кося глазом на актрису. — Будешь играть как миленький! Не беда, если актеры перепутают твои тарабарские вирши. Спектакль назначен, отменять поздно.

— Тарабарские вирши?! — воскликнул Сумароков, и голос его прокатился по зале. — Да знаете ли вы, государь мой, как о «Синаве» в журнале «Меркюр де Франс» писано? Сия трагедия — новинка не только на российском театре, но и в общем мире драматическом. Она дышит простотою греческих трагедий. Вот как! Дышит!

— Право, твоя простота хуже воровства. Пойдем к Бельмонти. Я назло тебе велю играть «Синава» послезавтра.

Фельдмаршал схватил Сумарокова за руку и потащил, в пылу ссоры забыв, что отступает он к рампе. Сумароков освободил руку. Салтыков, удерживая равновесие, сделал шаг — и очутился перед глазами зрителей.

Зал необыкновенно оживился, Салтыков был популярен. Актеры умолкли, за ними утихли и зрители. Всем было интересно, какое участие в сумароковской пьесе принимает главнокомандующий.

— Занавес! — как всегда с опозданием, скомандовали за сценой.

— Не надо, постойте! — добродушно сказал Салтыков. Нимало не смутившись, он поправил парик, стукнув ладонью по темени, и поклонился публике. — Здравствуйте, господа!

Зрители вставали с мест и кланялись главнокомандующему.

— Здравия желаем, ваше сиятельство! — раздалось в ответ.

— С благополучным прибытием! — крикнули из последнего ряда.

Салтыков, улыбаясь, погрозил публике пальцем и, прижав его к губам, на цыпочках проследовал за кулисы.

На следующий день была назначена генеральная репетиция «Синава».

Когда Сумароков приехал в театр, актеры уже собрались. Не хватало только Элизы Ивановой, игравшей Ильмену. Бельмонти сказал, что вечером, после «Семиры», она уехала с фельдмаршалом, вероятно, в Марфино, и просил обождать.

Сумароков распалился гневом, накричал на Бельмонти и потом, чтобы остыть, долго прохаживался по зале, вертя в руках табакерку.

Прошло полчаса, час — Элиза не появлялась.

— Ждать дольше не буду. Я за нее прочитаю, — сказал Сумароков Бельмонти и поднялся на сцену. — Готовы, господа актеры? Начинаем!

Гостомысл, знатнейший боярин новгородский, как значился он в списке действующих лиц, в щеголеватом театральном кафтане с кружевными манжетами, шелковых панталонах и востроносых туфлях, украшенных стальными пряжками, утробным басом возгласил первую строку трагедии:

Сумарокову не понравилась интонация Гостомысла, однако он приберег до поры свое замечание, чтобы не задерживать репетицию, и с чувством прочитал за Ильмену ее реплику. Гостомысл кое-как ответил и затем, путаясь и перевирая текст, произнес монолог, вводивший зрителей в суть событий, по ходу которых Ильмена должна стать женой Синава, провозглашенного новгородцами князем.

Режиссер кусал губы, но продолжал репетицию. Терпеливость его казалась диковинной. Было ясно, что спектакль совсем не готов, однако Сумароков желал еще раз убедить в этом Бельмонти, себя и актеров.

В середине третьего акта приехал главнокомандующий. Элизы, с ним не было. Бельмонти узнал от кучера, что актриса пьяна и осталась в Марфине, но сказать о том Сумарокову не осмелился.

Салтыков уселся в кресле на сцене. Актеры, увидев его, встрепенулись. Сумароков раздражал их своими придирками, и в присутствии начальства они и готовились выпустить когти. Сумароков суетливо располагал мизансцены, не забывая вести роль героини, а в свободные минуты слушал собственные стихи, отстукивая ногой ямбы трагедии.

Внезапно он вздрогнул. Трувор сказал:

Трувор не дотронулся до шпаги, висевшей у него через плечо, и с наглым вызовом глядел на Сумарокова.

Синав тотчас откликнулся:

Фельдмаршал захохотал. Актеры, чтобы посмешить его и сорвать репетицию, читали трагедию с авторскими ремарками.