Эвелин Энтони - Елизавета I

Входя в комнату леди Сидней, Елизавета чувствовала себя совсем разбитой. Она ощутила внезапное желание отыскать кого-нибудь, кто наверняка встанет на защиту Роберта, кого-то, кому она может излить свою горечь и подозрения, будучи уверена, что его суждения будут почти беспристрастны, так как Мэри любит своего брата, но любит и свою королеву настолько, что следы этой любви навсегда останутся на её злополучном лице. И сейчас Елизавете было больно видеть, что болезнь сделала с красотой её фрейлины, уродство которой ещё больше подчёркивали большие, лучистые карие глаза.

— Бедная моя Мэри... тебе не следует всё время сидеть взаперти; когда ещё кататься верхом, как не в такой чудесный солнечный день! Я немного побуду с тобой здесь, а потом приказываю тебе пойти и подышать воздухом.

Леди Сидней улыбнулась:

— Мне и здесь хорошо, ваше величество, тем более что вы всегда находите время зайти ко мне со словами утешения. Да благословит вас Бог за вашу доброту. Даже мой собственный муж слишком занят, чтобы смотреть на моё нынешнее лицо больше часа, и я его за это не виню.

— А я виню! — отрезала Елизавета и мысленно сделала заметку: нужно напомнить сэру Генри Сиднею, чтобы он не оставлял вниманием свою жену, если ему дорого его место при дворе. — Впрочем, сегодня я пришла к тебе за утешением, — добавила она, садясь в пододвинутое Мэри кресло.

— Вашему величеству никогда не может потребоваться моё утешение, — мягко ответила леди Сидней. — Но вам известно: если бы понадобилось, я бы охотно пожертвовала ради вас своей жизнью.

— Ты пожертвовала своей красотой, — медленно проговорила Елизавета. — Это для женщины гораздо ценнее жизни. Я в тебе очень нуждаюсь. Мне хотелось бы, чтобы ты ответила мне на один вопрос чистую правду, ничего не боясь. Ответишь?

— Спрашивайте, госпожа.

Королева повернулась и взглянула на леди Сидней:

— Изменяет ли мне Роберт с леди Эссекс?

Мэри Сидней ответила не сразу:

— Почему вы меня об этом спрашиваете, госпожа?

— Потому что ты единственная, о ком я твёрдо знаю: ты не ответишь «да» из ненависти к Роберту и «нет» из страха передо мной. Изменяет ли он мне?

— Да, — негромко ответила леди Сидней. — Да, полагаю, что изменяет.

— Так я и знала! — Елизавета вскочила и, сжав кулаки, вышла на середину комнаты. — А теперь я хочу задать тебе ещё один вопрос... нет, пожалуй, два. Почему он так поступил и, во имя Христа, как мне теперь поступить с ним?

— Он так поступил, — ответила сестра Роберта, — потому, что вы дали ему для этого слишком благоприятные возможности. Роберт очень горд, госпожа, а когда дело касается вас — в особенности. Он всегда думал, что вы выйдете за него замуж; он часто говорил это и мне, а я в ответ просила его не быть дураком, но он меня не слушал. Он твердил, что вы его любите и когда-нибудь решитесь на брак с ним. Теперь он знает, что этому не бывать, так что, полагаю, он пал жертвой Летиции в минуту слабости и считает себя вправе изменять вам потому, что вы обманули его надежды. Я его не извиняю — видит Бог, я не одобряю неверности; а между тем одному Богу известно, сколько любовниц перебывало в постели у Генри с тех пор, как я заразилась оспой. Но вы спросили меня почему, и я сказала вам, что думаю, — сказала искренне, госпожа, а не для того, чтобы выгородить Роберта.

— И что же мне делать? — спросила Елизавета. — Можешь ли ты сказать мне и это?

— Нет. — Леди Сидней покачала головой. — Я могу сравнивать вас лишь с собой, госпожа, а это было бы просто смешно. Я знаю, какой несчастной стала бы я без Генри, хотя сейчас я вижу его совсем редко. Поэтому я выбрала меньшее из двух зол и принимаю его таким, каков он есть. То, что предпримете вы, госпожа, зависит от того, что значит для вас Роберт. И возможно ли для такого человека, как вы, госпожа, быть снисходительной, как обычная женщина, и смотреть, как я, на всё сквозь пальцы.

— Что значит для меня Роберт? — медленно повторила Елизавета. — Если бы я могла на это ответить, я бы знала очень многое... Когда он был в Уонстеде, я была такая несчастная. У меня был Том Хенидж и ещё дюжина других, а моя жизнь была так заполнена работой, что не было времени даже выспаться как следует, но мне было тоскливо и одиноко. Когда мы ссоримся, я готова вырвать ему глаза, а ссоримся мы только тогда, когда он пытается на мне жениться или заставить меня сделать ещё что-нибудь, что, как мне точно известно, сделать нельзя, потому что это навлечёт на нас обоих беду. Он честолюбивый человек, твой брат. Если бы он имел основания претендовать на мою корону, я бы не дала за свою жизнь и фартинга.

— Таков же был и наш отец, — сказала Мэри Сидней. — Он добивался власти так же, как некоторые добиваются женской любви; иногда мне кажется, это влечение сильнее. Роберт именно таков, как вы говорите, и даже больше; я его отлично знаю, и он весь в отца. И тот и другой при желании своим обаянием могли вскружить голову кому угодно, а между тем в угоду своим амбициям они бы не пощадили даже кровную родню. Другой мой брат, Гилдфорд, женился на королеве Англии, и ему отрубили голову за час до её казни. Кстати, я напоминала Роберту о его судьбе. Но Роберт никогда не будет для вас опасен, госпожа, — просто вы слишком сильны и умны для того, чтобы ему это позволить. Вы можете и дальше держать при себе Роберта и других ему подобных, это известно и вам, и ему. Он знает, что он вам не пара, и, может быть, это ещё одна причина того, почему ему нравится смотреть на себя глазами глупенькой потаскушки леди Эссекс.

— Итак, ты мне советуешь смотреть на всё сквозь пальцы, — сказала наконец Елизавета.

— Я вам советую действовать так, как вы сочтёте нужным, госпожа. Если без Роберта вы не можете быть счастливы, держите его при себе. В конце концов, мало кто из женщин любит святых и желает их. Если вы можете от него отказаться и не сожалеть об этом, так и сделайте. Только дайте мне слово, что не скажете ему о том, что говорили со мной на эту тему. Думаю, если бы он знал, как я ответила на первый заданный вами вопрос, он бы меня убил.

— Он никогда об этом не узнает, — сказала Елизавета. — И боюсь, он никогда не будет знать, чем тебе обязан. Если бы я с тобой не поговорила, думаю, в конце концов я бы отправила его в Тауэр. А теперь я буду... смотреть на всё сквозь пальцы.

Сделав несколько быстрых шагов, королева подошла к леди Сидней и, положив ей руку на плечо, поцеловала в изъеденную оспой щёку.

— Теперь я дважды в долгу перед тобой, милая моя Сидней. Благодарю тебя от всего сердца.

— С вашей стороны, сэр Вильям, было очень любезно снабдить меня таким замечательным конём.

Сесил, сидевший напротив лорда Джеймса, пожал плечами; они находились в покоях Сесила во дворце Нонсач, бывшего любимой загородной резиденцией Генриха VIII до того, как он приобрёл Хэмптонкорт. Елизавета обычно жила здесь ранней весной.