Эвелин Энтони - Елизавета I

Покинув его, она отправилась в Холируд на бал, а он заснул с кольцом на пальце, которое она подарила ему в знак своего прощения.

В три часа ночи дом Дарнли в Керк-о-Филдс взлетел на воздух от взрыва мощного заряда пороха, а в саду нашли полунагое тело Дарнли: он был удушен.

— Какая дура! — проговорила Елизавета. — Какая она всё-таки немыслимая дура!

Лестер пожал плечами:

— Не следует думать, будто все женщины так же умны, как ты, госпожа. И потом: не ты ли сама, узнав об убийстве Риччио, говорила, что заколола бы Дарнли на месте?

Они гуляли в парке Уайтхоллского дворца. Хотя весна уже наступила, стоял пронизывающий холод; небо над их головами было свинцово-серым, а река, тёкшая за парапетом, вздулась от дождя. Но королева желала гулять ежедневно и, закутавшись по самый подбородок в соболя, расхаживала по дорожкам парка в сопровождении Лестера, который был вынужден следовать её привычкам. За ними семенили придворные дамы — Кэт Дакр и леди Ноллис; они настолько отстали, что не могли слышать их разговора, и так замёрзли, что им не хотелось говорить друг с другом.

— Если бы она убила этого подонка тут же на месте, никто бы её не винил, — продолжала Елизавета. — Если бы она с ним развелась, вся Шотландия и вся Европа приняли бы её сторону. Но открыто демонстрировать свою ненависть к нему и предпочтение этому графу Босуэллу, а потом взорвать его, когда он был болен и беспомощен... Господи, после родов она, должно быть, сошла с ума!

— Какое счастье, — усмехнулся Лестер, — что я на ней не женился. Она сожгла бы меня живьём!

Елизавета резко толкнула его локтем в бок.

— Скажи спасибо, что я спасла тебя от твоих собственных амбиций, — отрезала она. — Господи, из-за этого безрассудного поступка она целиком и полностью лишилась того сочувствия, которое я к ней испытывала. Я вижу, как Сесил потирает руки и изрекает, что её погибель была предопределена из-за её идолопоклонничества, и у меня не хватит духу над ним посмеяться. Должно быть, туманы этой проклятой страны отравили её и она лишилась разума, что она надеялась таким образом выиграть, если нужно было всего лишь ещё немножко потерпеть, и всё решилось бы само собой?

— Тебе лучше знать, госпожа. Ты всегда умела читать её мысли как никто другой; ты настолько хорошо овладела этим искусством, что знала с самого начала — она выйдет за Дарнли и этим погубит себя. Предвидела ли ты также, чем это кончится для него?

— Это мне было безразлично, — ответила Елизавета. — Живой или мёртвый, он равно был никчёмным человеком; от его смерти мир ничего не потерял. Но ты, милый Роберт, упустил из виду другое обстоятельство — Мария Стюарт снова овдовела, и если ей каким-то чудом удастся избежать ответственности за убийство Дарнли, найдя кого-нибудь, на кого можно будет свалить вину, ей снова понадобится муж, и это вновь ставит перед нами уже, казалось бы, решённую однажды проблему.

— Рандольф говорит, что в смерти Дарнли виноват Босуэлл, — напомнил ей Лестер.

— Значит, ей придётся покарать его за это. Так же, как я бы покарала тебя за преступление куда менее гнусное, чем убийство царственной особы.

Елизавета развернулась и двинулась назад. В последней депеше от посла в Шотландии, полученной ею тремя неделями ранее, описывалась смута, начавшаяся в Эдинбурге после взрыва дома Дарнли. Симпатии общества, всегда переменчивые как ветер, внезапно оказались на его стороне. Насильственная смерть настолько возмутила и дворянство, и народ, что все забыли о том, какому ужасному испытанию он подверг свою жену всего лишь несколько месяцев назад. Ходили слухи о папистском заговоре — надёжное средство запугать народ и лишить его способности беспристрастно рассуждать; также поговаривали, что королева сама замешана в происшедшем или что, но крайней мере, Дарнли был убит с её ведома; поговаривали также, что брат Марии Стюарт, лорд Муррей, грозит поднять новый мятеж и, низложив её, короновать её сына, если она не предоставит ему права отыскать убийцу и покарать его по всей строгости закона. Но в одном общественное мнение было едино: убийство Дарнли совершил один человек, и этот человек стоял по правую руку от королевы, всё такой же надменный и всё так же пользующийся её милостями, а люди его клана, заполнявшие улицы шотландской столицы, были грозной силой, готовой уничтожить его врагов и сделать его опорой трона Марии. Граф Босуэлл был виновен в убийстве, и, невзирая на личные чувства королевы к нему и те бедствия, которые она пережила по вине Дарнли, все ожидали, что она лишит Босуэлла своей милости и отдаст его под суд. От того, какое решение примет Мария Стюарт, зависела её судьба, и Рандольф писал, что, по его мнению, ей следовало бы предпочесть риск, связанный с выдачей Босуэлла правосудию, нежели оказывать ему поддержку вопреки мнению всего королевства.

— Пойдём домой, — сказала Елизавета. — Как я заметила, эти двое у нас за спиной дрожат, как мокрые курицы. Господи, смотри-ка, кто идёт нам навстречу — сам Сесил!

Секретарь королевы спешил к ним по дорожке парка, пытаясь запахнуть на себе плащ, который рвал у него с плеч дувший с Темзы пронизывающий апрельский ветер.

Они остановились, и Елизавета быстро проговорила:

— Сегодня, Сесил, вас могли выманить из дворца только либо землетрясение, либо вести из Шотландии. Что случилось?

— Последнее, ваше величество. Я только что получил депешу от Рандольфа.

Прищурившись, Елизавета взглянула в глаза своему секретарю.

— Мария Стюарт оправдала Босуэлла, — сказала она.

Сесил медленно растянул губы в улыбке — то была одна из его крайне редких улыбок, начисто лишённых даже намёка на весёлость.

— Она вышла за него замуж, — произнёс он. — И войско, которое возглавляют граф Этолл и все её дворяне, движется, чтобы положить конец им обоим.

Стоял июнь 1567 года; залитые лучами жаркого солнца бугристые склоны Карберрийского холма поросли зацветающим утёсником, среди которого желтели яркие пятна цветущих кустов можжевельника. Мария Стюарт подняла руку и вытерла пот со лба. Уже почти час она сидела на коне, наблюдая за передвижением мятежных армий у подножия холма. Время от времени она замечала Босуэлла, который, проезжая сквозь редеющие шеренги их солдат, ругался, грозил, упрашивал. Мария наблюдала за происходящим со спокойствием человека, потерявшего всякую надежду. Болезненная, тупая апатия, в которой она пребывала уже несколько недель, приводила Босуэлла в ярость; как-то он злобно бросил ей, что скорее будет жить с любой подзаборной шлюхой, по крайней мере способной смеяться и вести себя как живая женщина, чем с ней, которая ходит как сомнамбула. Но чем больше кричал на неё Босуэлл, тем меньшего ему удавалось от неё добиться. Её дух был окончательно сломлен, и виной тому был этот человек, которого она считала своим единственным другом и в которого влюбилась, когда он увёз её из Холируда после смерти несчастного Давида Риччио.