Эвелин Энтони - Елизавета I

Её мысль работала чётко, она не давала своим эмоциям выйти из-под контроля. Эта война — не религиозный крестовый поход, как пытается представить дело Испания; его возглавляет не инквизиция, которая держит свою паству в страхе по всей стране. Как и ранее, речь идёт о схватке между нею и Филиппом, но теперь её будут вести не распятия, хоругви и священники, а пушки. Бог всегда на стороне победителей; так считала Елизавета, и её убеждённость разделяли командиры флота, самые опытные из которых были профессиональными пиратами. Услышав, что Армаду заметили у берегов Девона, она удалилась в свою молельню и вознесла короткую молитву. Она просила Бога даровать ей победу; она не клялась и не давала никаких зароков, но в душе надеялась, что Бог заинтересован в исходе этой битвы и готов вмешаться. Затем она послала за Лестером, Бэрли и лордом Говардом Эффингемским, который приходился ей двоюродным братом со стороны матери и был верховным главнокомандующим всеми морскими силами Англии.

Через несколько минут ей доложили об их приходе; первым в кабинет проковылял, опираясь на палку, Бэрли, за ним сильно постаревший Лестер: его тело, некогда такое стройное, расплылось, а в бороде появились седые волосы. Последним появился высокий смуглый моряк адмирал Говард Эффингемский. Они поклонились королеве и приложились к её руке, а Лестер усадил её в кресло и встал рядом.

Елизавета начала с того, что спросила адмирала:

— Каковы последние вести об испанском флоте?

— Он медленно движется к Плимуту, ваше величество. Корабли у испанцев тяжёлые и перегружены; они не могут развивать большую скорость, а ветер стих. Таков последний полученный мной рапорт.

— А наши корабли?

Адмирал нахмурился. Он желал бы, чтобы королева предоставила ведение войны своим капитанам; кроме того, ему хотелось бы, чтобы она поменьше знала о морской стратегии. Английский флот стоял в плимутской гавани, и прискакавший ночью посыльный привёз тревожные сведения: весть о появлении Армады застала его врасплох. Если бы испанский командующий пошёл прямо на Плимут и завязал ближний бой, его огневой мощи было бы достаточно, чтобы потопить маленький английский флот целиком. Приказ поднять якорь и рассредоточиться в открытом море был для экипажей полной неожиданностью; многие крупные корабли перепутались снастями и беспорядочно дрейфовали у выхода из гавани. Говарду Эффингемскому было ещё неизвестно, удалось ли им выйти из порта, или Медина-Сидония воспользовался представившейся возможностью и изменил курс, чтобы расправиться с ними.

— Ну? — бросила Елизавета. — Где же они?

— В плимутской гавани, ваше величество.

— Если испанцы перехватят их там, то разнесут в щепки, и мы не сможем помешать испанцам взять на борт армию Альбы и высадить её в Дувре! Какого чёрта мешкают капитаны? Что они там, заснули — передайте Дрейку и Хокинсу: если Медина-Сидония застанет их сидящими, как стая жирных гусей, в Плимуте, им будет лучше оправиться на дно со своими кораблями, потому что иначе я вздёрну их на плимутском причале!

— Всё это опытные люди, ваше величество, — вмешался Бэрли. — Вы можете смело доверить им защищать себя; судя по имеющимся у нас сведениям о характере испанского командующего, он вряд ли отступит от данных ему инструкций и изменит курс. Ему приказано войти в Ла-Манш, встать на якорь у Дюнкерка и принять на борт армию. Он не моряк, и я уверен, что он поступит, как ему приказано. Нам почти ничто не угрожает.

— Мне по опыту известно, как опасно полагаться на то, что глупость врага спасёт тебя от собственных ошибок, — проговорила Елизавета и бросила испепеляющий взгляд на лорда Говарда Эффингемского. Она почувствовала, как Лестер положил ей на плечо руку, пытаясь успокоить, и сердито отстранилась:

— Я беспокоюсь, джентльмены, не только за себя. Лорд Говард, вы и ваши капитаны отвечаете за безопасность всей нашей страны, за жизни тысяч моих подданных, не говоря уже о моей собственной. Это тяжкое бремя, но в сравнении с тем грузом, который несу на своих плечах я, оно легче пёрышка. Моя жизнь ничуть мне не дорога; я бы отдала её завтра же, если бы это спасло Англию от превращения в часть Испанской империи. Если бы на мне были штаны вместо юбки, мои вопросы казались бы вполне естественными. Пошлите курьера в Плимут, милорд; передайте морякам, что судьба Англии и королевы зависит от них.

— Я сделаю иначе, ваше величество. Я передам им ваше послание лично. Если Армада обогнёт побережье и войдёт в Ла-Манш, мы последуем за ней. Мой план состоит в том, чтобы постоянно нападать на врага, изматывая его; при такой загрузке и тоннаже их кораблей у нас должно быть преимущество в манёвренности, и мы будем бить их на параллельных курсах. Капитаны одобрили этот план, и, клянусь Всевышним, ваше величество, я вернусь к вам с победой или не вернусь вовсе.

Говард Эффингемский поклонился и поцеловал королеве руку. Это был суровый человек, решительный и лишённый сантиментов, достаточно смелый, чтобы в открытую заявить о своей приверженности католичеству, и преданный королеве настолько, что он пользовался, несмотря на это, её безусловным доверием. Большую часть жизни он провёл в море, и его раздражало вмешательство королевы в сферу его компетенции; но в то же время его восхищало, насколько легко она ориентируется в стратегической ситуации, которая, как они оба знали, складывалась явно не в их пользу. Её мужество было завидным: никаких женских слёз и волнений о собственной безопасности, хотя она так похудела и осунулась, что сердце лорда Говарда дрогнуло, когда он её увидел. Елизавета была королевой и ни на минуту не позволяла кому бы то ни было забывать об этом, но она также была его родственницей, и его привязанность к ней была глубже, чем осознавал даже он сам.

Когда он вышел, королева обратилась к Бэрли:

— Каково настроение жителей Лондона?

Премьер-министр улыбнулся:

— Они спокойны, бодры и готовы к бою. От всех цехов и гильдий поступают предложения денежных пожертвований, а горожане вооружаются. Сегодня с раннего утра все церкви полны народа. Перед тем как я пришёл сюда, прибыли курьеры из центральных и восточных графств; их сообщения такие же. Если, от чего Боже упаси, Альба высадится на нашем берегу, каждый англичанин, способный держать меч, выйдет на улицы драться за вас.

Бэрли это казалось поразительным: после стольких бурных лет царствования популярность королевы была высока как никогда. Он недооценил силу её власти над душами простых людей; теперь становилось ясно, для чего ей требовались красноречивые обращения к ним и утомительные, дорогостоящие разъезды по городам и селениям. Подданные знали её в лицо, и множество знакомств, завязанных ею в их среде, теперь сплачивало их вокруг неё, хотя страх перед Испанией, нежелание расставаться с деньгами и рисковать жизнью могли бы серьёзно подорвать её авторитет. Можно было с полным основанием сказать, что в Англии не было пораженцев; никто и не помышлял о том, чтобы откупиться жизнью королевы от её врагов и заключить с Филиппом сепаратный мир. Бэрли вновь и вновь благодарил Бога за то, что Мария Стюарт мертва и не может объединить вокруг себя тех немногих католиков, которые ещё оставались на свободе. А таких было и впрямь немного; за исключением. Говарда Эффингемского, прежде всего родственника королевы, а потом уже католика, все известные и предполагаемые католики были давно арестованы.