Вольдемар Балязин - Правительницы России

Этот Манифест надолго пережил Петра III. Его основные положения были подтверждены «Жалованной грамотой дворянству» — сводом дворянских привилегий из 92 статей, изданным 21 апреля 1785 года Екатериной И. А главные его идеи просуществовали три четверти века.

Возникает вопрос: мог ли Пётр III быть автором или просто инициатором создания такого фундаментального законодательного акта? Конечно же нет. Пётр III незадолго до того увлёкся княгиней Еленой Степановной Куракиной, и потому ему было нужно улизнуть хотя бы на одну ночь от уже опостылевшей, но имевшей власть над ним Елизаветы Воронцовой. Видный историк, князь Михаил Михайлович Щербатов, современник Петра Фёдоровича, писал: «Уверяют, что первая красавица Петербурга княгиня Куракина была привожена к нему на ночь Львом Александровичем Нарышкиным, и я сам от него слышал, что бесстыдство её было таково, что, когда по ночевании ночи он её отвозил домой поутру рано и хотел для сохранения чести её, а более, чтобы не учинилось известно сие графине Елизавете Романовне, закрывши гардины ехать, она, напротив того, открывая гардины, хотела всем показать, что она с государем ночь переспала.

Примечательна для России сия ночь, как рассказывал мне Дмитрий Васильевич Волков, тогда бывший его секретарём. Пётр III, дабы сокрыть сие от графини Елизаветы Романовны, сказал при ней Волкову, что он имеет с ним сию ночь препроводить в исполнении известного им важного дела в рассуждении благоустройства государства. Ночь пришла, государь пошёл веселиться с княгинею Куракиной, сказав Волкову, чтобы он к завтрему, какое знатное узаконение написал, и был заперт в пустую комнату с датскою собакою. Волков, не зная намерения государственного, не знал, о чём писать, а писать надобно. Но как он был человек догадливый, то вспомнил нередкие вытвержения государю от Романа Ларионовича Воронцова о вольности дворянства. Седши, написал Манифест о сём. Поутру его из заключения выпустили, и Манифест был государем опробован и обнародован».

Дворяне, встречаясь друг с другом не только в домах, но и на улицах, обнимались и плакали от радости. Популярность Петра III выросла невероятно. Почувствовав себя на гребне волны, ощущая поддержку первого сословия государства, император сделал следующий шаг, на который он едва ли бы смог решиться до опубликования этого Манифеста.

21 февраля, через три дня после провозглашения дворянской свободы, был опубликован ещё один исключительно важный Манифест «Об уничтожении Тайной розыскной канцелярии».

Кроме двух названных манифестов несколько законодательных актов было посвящено делам церкви. 29 января вышел Указ, по которому всем сбежавшим за границу раскольникам было разрешено возвращение в Россию и гарантировалось свободное отправление их веры.

Через два дня вышел Указ о прекращении следствий по делам о раскольниках-самосожигателях, причём местным властям предписывалось разъяснить всем староверам, что впредь никаких гонений их вере не будет и в связи с этим самосожжения теряют всякий смысл.

Ещё через шесть дней вышел Сенатский Указ «О защите раскольников от чинимых им обид и притеснений». И, наконец, 1 марта 1762 года Сенату был дан именной указ о секуляризации церковных и монастырских земель. По этому Указу деревни и земли, ранее принадлежавшие церкви, переходили под управление государственных чиновников из отставных офицеров. Доходы с земель и деревень предписано было употреблять на содержание как монахов, так и отставных солдат и инвалидных домов. Общее управление всеми новыми имениями осуществляла специально для того созданная Коллегия экономии. Одновременно не были забыты и крестьяне: если окажется, что монастырские служки взяли у крестьян лишнее, то надлежит «оное, с них взыскав, возвратить крестьянам немедленно».

Не здесь ли — в сочувствии к раскольникам, и в снисхождении к крестьянам — следует искать популярность Пугачёва, выдававшего себя через десять лет после этого за Петра III.

Вместе с тем все эти указы больно били по монахам и белому духовенству, превращая их из хозяев и собственников земли и крестьян в нахлебников государства, зависимых от произвола светской власти. К тому же новый император, в отличие от своей подчёркнуто благочестивой и преданной православию супруги, редко ходил в церковь, а если и оказывался в храме, то вёл себя хуже любого язычника. По всему было видно, что «помазанник Божий» Пётр III презирает православное духовенство и открыто глумится над обрядами русского богослужения. Он велел обрить попам бороды и остричь волосы, вынести из храмов все иконы, кроме образов Христа и Богоматери. В Духов день, когда Екатерина вдохновенно и благоговейно молилась, Пётр III расхаживал по церкви, громко разговаривая, будто бы был не в церкви, а в своих покоях, когда же все встали на колени, он вдруг захохотал и выбежал из церкви. Всё это, разумеется, сделало русское духовенство злейшим врагом Петра III.

И ещё один рескрипт нового императора не должен остаться без внимания. Речь пойдёт об Указе, данном Военной коллегии 21 марта, о ликвидации Лейб-кампании, по которому из 412 лейб-кампанцев на военной службе осталось всего 8 человек, остальные почти все отправлялись в отставку.

На место лейб-кампанцев заступали верные Петру III голштинцы, но не они определяли погоду во дворцах, ибо непоколебленной осталась главная сила дворцовых переворотов — Российская императорская лейб-гвардия, распустить которую у Петра III не было сил.

После вступления Петра III на трон распущенность нравов при дворе стала всеобщей. Князь Щербатов писал: «Не токмо государь, угождая своему любострастию, тако благородных женщин употреблял, но и весь двор в такое пришёл состояние, что каждый почти имел незакрытую свою любовницу, а жёны, не скрываясь ни от мужа, ни от родственников, любовников себе искали... И тако разврат в женских нравах, угождение государю, всякого рода роскошь и пьянство составляло отличительные черты и умоначертания двора, оттуда они уже разлилися и на другие состояния людей...».

Что же касается Екатерины, то она свою связь с Григорием Орловым хранила в глубочайшей тайне. И эта тайна становилась тем сокровеннее, чем ближе подходили роды. Таким образом, Екатерина представала перед двором чистой и нравственной страдалицей, а Пётр Фёдорович выглядел этаким козлоногим сатиром, сексуальным маньяком и беспробудным пьяницей.

Однако же в доме банкира Кнутцена, где, как уже говорилось ранее, Екатерина встречалась с Григорием Орловым, скрывалась не только эта тайна. Григорий Орлов и два его брата, Алексей и Фёдор, всё чаще стали поговаривать о том, что престол должен принадлежать Екатерине и надобно от слов переходить к делу — готовить гвардию к новому перевороту, где эта идея жила ещё до дня смерти Елизаветы Петровны. Такие настроения не были неожиданностью или же новостью для Екатерины.