Александр Немировский - Пифагор

— Это так. Но царём стал Дарий, не самый знатный и влиятельный из этих семерых. В этом загвоздка и, кажется, причина гибели Оройта. Рассказывают, что семеро загадали: царём будет тот, чей конь первым заржёт на заре. Так вот, говорят, кто-то дал Дарию совет, как заставить коня заржать первым. Не был ли это Оройт?

— И как же?

— Очень просто. Его конюх вывел ночью за городские ворота кобылицу, которую дал покрыть жеребцу Дария в том месте, где, как договорились семеро, будут выведены кони. Утром, на какое было назначено испытание, конь Дария радостно заржал. И шестеро спешились, поклонившись ему как царю.

По глазам Филарха Пифагор сразу понял, что юноша хочет его чем-то обрадовать.

— Кто-нибудь меня искал? — спросил он.

— На этот раз — нет. Но мои поиски увенчались успехом.

Юноша достал с полки и положил перед Пифагором свиток.

— Эвгеон Самосский.

— Из завала?

— Не совсем. В завале отыскался отрывок папируса, конец свитка со словами «Написал Эвгеон Самосец», и я за твоё отсутствие пересмотрел все свитки без футляров — а их, как ты знаешь, тут множество. По почерку, а затем по разрыву я определил, что вот это труд твоего земляка. Я ведь слышал, что Писистрат, считая себя наследником Тесея, с особенной тщательностью собирал всё, что относится к островам нашего моря.

— У меня было предчувствие интересной встречи. И вот он, этот незнакомец.

Пифагор погладил свиток.

— Ну так что ж, Эвгеон, раскрой мне свою душу.

Эвгеон оказался служителем храма Геры, ведшим погодную запись примечательных событий. Пифагора привлекло сообщение об открытии неиды — так Эвгеон называл размытый Имбрасом костяк поражённого Зевсом гиганта. На самом деле, судя по описанию челюсти с огромными зубами и позвоночника длиною в пять оргиев [63] О р гий — персидская мера длины — сажень. , переходящего в хвост, это был дракон, возможно, один из тех, победа над которым якобы прославила Аполлона. «Конечно же, — думал Пифагор, — неиды — существа того отдалённого времени, когда земля, освобождённая Гелиосом от излишней влаги, высыхала и сгущалась, и всё, что обитало на ней — огромные животные, растения, — погибая, превращалось в перегной, из которого вырастали теперешние животные, рыбы, растения, а быть может, и люди. Некоторые из них по форме напоминали тех, древних, ставших перегноем. Так, маленькие юркие ящерицы — это уменьшенные в мириады раз неиды, а летающие рыбки триглы — потомки огромных летающих рыб; а из растений в прежнем виде сохранились лишь крапива и бобы. Поэтому не следует есть крапивы, бобов и тригл как наших предков».

Гелиос уходил за Киферон. На акрополь спускались вечерние тени. Впервые Пифагор и Филарх покидали библиотеку вместе.

— И сколько бы испарилось нелепых басен, — начал Пифагор, — если бы такие книги, как та, которую ты отыскал, не отдавались на съедение жучкам, а хотя бы проглядывались. Ещё на Самосе, а затем здесь, в Афинах, я слышал о дружбе Креза и Солона, а из упоминания Эвгеоном о времени смерти афинянина Солона на острове Хиос я понял, что Солон умер до прихода Креза к власти. Наиболее интересным было то, что Эвгеон сообщает не только о Самосе, но и о совещаниях в Панионионе, в которых участвовали самосские послы. И вот мне стало известно, что задолго до захвата власти Поликратом, в те годы, когда все ионийцы, кроме самосцев, находились под властью Креза, персы попытались перетянуть их на свою сторону, но безуспешно, и будто бы после разгрома Креза и порабощения Ионии Кир на просьбу ионян об обещанном союзе ответил так: «Я предлагал вам союз, когда вы плавали, как рыбы в море, а теперь вы у меня на сковороде».

Филарх расхохотался:

— Ну и Кир.

— Нашему Самосу благодаря гибели Кира и распрям между его сыновьями пока удаётся избежать сковороды. Но надолго ли? Фокейцы оказались умнее всех, бросив в пучину железо и дав клятву не возвращаться, пока оно не всплывёт. Однако не возвращаться — не значит забывать. Поэтому у меня к тебе, Филарх, просьба.

— Ко мне? — удивился юноша.

— Ну да, к тебе. Подбери среди книг те, в которых хотя бы упоминается Иония. А я подумаю, как их переписать. Это уже моя забота.

Филарх ловил каждое слово Пифагора, и оно, подобно зерну, западало в не тронутую ещё никем почву души, ветвясь его собственными желаниями и мыслями, и юношу уже не тяготил разбор свитков, ибо он ощутил себя на службе у самой Истины, от имени которой говорил этот удивительный человек.

В то утро у главных ворот царского дворца появился необычный посетитель, судя по облику и одежде — эллин.

— Кажется, — проговорил один из стражей, — он из сатрапии, которой до недавнего времени правил Оройт. Но на кого же он пришёл жаловаться, если его обидчик уже казнён?

Второй пожал плечами.

Вёл себя эллин не как проситель — ни на кого не обращал внимания и не добивался, чтобы его пропустили в царские покои.

Начальник стражи, приведший новых часовых, подошёл к нему.

— Кто ты такой?

— Я благодетель царя царей, — гордо ответил эллин.

Этот ответ настолько поразил перса, что тот отошёл, решив, что лучше не иметь дела с безумцем.

На следующее утро эллин появился вновь на том же месте и так же горделиво взирал на окружающих.

И только тогда перс решил доложить царю, что у ворот сидит эллин, называющий себя его благодетелем.

— Что-то я не припомню, чтобы какой-то явана мне оказывал благодеяние, — усмехнулся царь. — Приведи-ка его сюда. Пусть объяснит, что ему надо.

Зная об обычаях персов отдавать царю земные поклоны, Силосонт за дни сидения у ворот нашёл выход, как его обойти. Входя, он как бы случайно обронил перстень и быстро нагнулся, чтобы его поднять.

— Подойди ко мне ближе, явана, — произнёс царь царей. — Говорят, ты считаешь себя моим благодетелем. Объясни, что это значит.

— В Египте, о царь, я отдал тебе мой плащ.

— Так это был ты! — воскликнул царь. — Как не помнить?! Ведь не взяв с меня денег за плащ, ты посодействовал получению этого.

Он коснулся пальцами диадемы.

— Так, во всяком случае, мне объяснил халдей, к которому я обратился по пути из Египта. «Дарованный пурпур к трону» — таковы были его слова. И чем я теперь могу вознаградить тебя за твой дар? Возьми без счета золота и серебра, коней, красавиц из гарема, попроси голову твоего недруга — и всё это получишь.

— О нет, царь, я не нуждаюсь ни в чём из того, что ты мне предлагаешь. Ведь я брат Поликрата Самосского, предательски заманенного Оройтом в Магнезию и там замученного.

— Оройт наказан и за это, — вставил царь.

— Отправляясь в Магнезию, — продолжал Силосонт, — мой брат оставил остров некоему лидийцу, человеку без рода и без племени...