Анатолий Домбровский - Чаша цикуты. Сократ

— Они предлагают платейцам добровольно объединить с ними оружие. В Платее паника, хотя фиванцы пока никого не трогают, — закончил свой краткий рассказ Толмид.

— Проклятие! Псы фиванские! — выругался Сократ. — Они начали войну ещё до её объявления.

— Не попытаться ли нам выбраться из города, — скорее предложил, чем спросил Софокл.

— В такую темень, в такой дождь?! — возразил Сократ. — И кто откроет нам городские ворота? Фиванцы? Дождёмся утра. Хорошо уже и то, что нет резни. Я с Толмидом пойду на площадь, — сказал он решительно. — А ты, Хромон, останешься с Софоклом. Никто не должен переступить порог этого приюта! — приказал он Хромону.

Лил дождь, но отряд фиванцев оставался на площади — и это было странно: фиванцам ничего не стоило ворваться в дома горожан и довершить свой преступный замысел силой оружия. Но что-то удерживало их. Быть может, осознание вины, которую они взвалили на себя, столь безрассудно приблизив роковое столкновение между Афинами и Лакедемоном.

Тем временем паника в городе утихала. На площади появилась депутация платейцев, которая согласилась вступить в переговоры с фиванскими беотархами. Следом за депутацией к площади потянулись успокоившиеся горожане. И вскоре толпа, не обращая внимания на дождь, окружила всю рыночную площадь.

— Их не так много, — то и дело стали раздаваться в толпе голоса. — У страха глаза велики, а фиванцев не более трёхсот. Собравшись с силами, мы могли бы справиться с ними ещё до рассвета.

Узнал Сократ и о том, кто предал платейцев, кто открыл фиванцам городские ворота. Этим человеком был Навклид, действовавший в сговоре с фиванским аристократом Евримахом, который был давним врагом Афин и афинской демократии, как и его отец Леонтиад, из-за которого Фивы воевали против Афин на стороне персов.

Сократу было приятно слышать, что платейцы на стороне Афин, что фиванцы их враги и заслуживают изгнания.

— К оружию! — всё чаще стало слышаться в толпе. — К оружию!

Этот клич, передававшийся не так громко, чтоб его могли услышать фиванцы, к полуночи был услышан всей Платеей. И едва депутация покинула здание, в котором велись переговоры с фиванцами, началась тайная работа по созданию отрядов для уничтожения непрошеных гостей из Беотии. Сократ и Толмид также включились в работу: строили баррикады на прилегающих к рыночной площади улицах, стаскивая туда и громоздя друг на друга повозки, брёвна и прочий хлам, делали проломы в оградах дворов, чтобы отряды платейцев, двигаясь через них, могли приблизиться к рыночной площади незамеченными.

Бой начался ещё до рассвета. Отряды платейцев подступили к площади со всех сторон и бросились на фиванцев. Сократ и Толмид были в числе первых, обнаживших мечи против фиванцев. Дрались в портиках, среди торговых рядов и опрокинутых лавчонок. Оружием становилось всё, что попадалось под руки: камни, колья, разбитые амфоры и пифосы, черепица, точильные круги, жернова, топоры и мотыги. Первый штурм фиванцы отбили и сгрудились на площади, ощетинившись копьями и мечами.

— Телеги! — скомандовал кто-то из платейцев. — Нужно двинуть на них телеги!

Телеги были рядом, на баррикадах. Не успели фиванцы совершить ответный манёвр, как оказались зажатыми среди десятков телег, с которых на них обрушились удары мечей и копий платейцев.

Рукопашная схватка длилась уже более часа, а рассвет всё не наступал, факелы гасли от дождя. И только костры, разожжённые в портиках, да горящие торговые ряды освещали площадь, запруженную дерущимися и орущими людьми. Сократ, бывалый гоплит, участвовавший в нескольких сражениях, ничего похожего раньше не видел. На помощь платейцам-воинам сбежались едва ли не все горожане. Среди них были женщины, рабы, дети. С крыш прилегающих к площади домов в фиванцев летели камни, черепица, горшки с горящим маслом, посуда, мебель.

Фиванцы дрались отважно, но ряды их быстро редели. И тогда, сосредоточив оставшиеся силы на одном направлении, они протаранили окружение и бросились бежать к городским воротам. Скользкие тёмные улицы чужого города завели многих в тупик. А те, что добежали до ворот, нашли их запертыми. Пока рубили запоры, самые нетерпеливые поднялись на стены. Но они оказались низкими только с внутренней стороны, потому что вдоль стен шла насыпь. С внешней же стороны, чего фиванцам не удавалось разглядеть в темноте и спешке, они оказались столь высокими, что прыгающие с них калечились или насмерть разбивались о камни.

Через ворота ушли лишь немногие. Большая же часть фиванцев, устремившаяся, как им казалось, к другим городским воротам, оказалась в ловушке. Они приняли за ворота высокие двери обширного складского помещения, примыкавшего к городской стене, из которого не было выхода за город. Но фиванцы поняли это слишком поздно: двери за ними неожиданно захлопнулись. Платейцы потребовали сложить оружие и сдаться. В случае отказа и сопротивления платейцы пригрозили поджечь склад. Фиванцы, посовещавшись, сдались. От отряда в триста человек остались в живых лишь сто восемьдесят. Среди них оказался Евримах, с которым изменник Навклид вёл переговоры о сдаче города, и оба беотарха — Пифангел и Диемпор.

Сократ вернулся в приют Гестии один — Толмида он потерял в толпе ещё в начале рукопашной схватки с фиванцами. Несколько незначительных ран на руках и ногах, разорванный и прожжённый в нескольких местах плащ без слов говорили о том, как он провёл минувшую ночь.

Софокл встретил его словами осуждения:

— Пристало ли философу ввязываться в драку в чужом городе с чужими врагами? И глупо, и опасно. И нас истомил тревожным ожиданием.

— Где Толмид? — спросил Хромон.

— Если жив, скоро придёт, — ответил Сократ. — Я проголодался, — напомнил он Хромону о его обязанностях. — А завтраком здесь даже не пахнет.

Пока Хромон готовил еду, вернулся Толмид. Не дожидаясь, когда его станут расспрашивать о событиях минувшей ночи, Толмид, едва переступив порог, с жаром принялся рассказывать о своих бесчисленных подвигах. Внимательный слушатель мог бы заключить, что весь фиванский отряд был уничтожен одним Толмидом.

— Остановись, — попросил его Сократ. — У нас впереди ещё длинная дорога, и ты успеешь поведать нам, как вторая тысяча фиванцев пала от твоего меча.

Толмид склонился над миской с бобами и замолчал.

— Ты зря обидел юношу, — упрекнул Сократа Софокл. — Юность тем и прекрасна, что ни в чём не знает меры.

— Не сердись, — попросил Толмида Сократ. — Ты прекрасно дрался, я это видел. Я просто хотел напомнить тебе, что и мой меч потрудился на славу.

— Да, конечно, — улыбнулся Толмид и принялся с прежним жаром рассказывать о том, как дрался с фиванцами Сократ.