Владимир Афиногенов - Аскольдова тризна

«Конечно, если б погиб гнедой жеребец, то попало бы ему от Ореста», — подумал Дубыня.

Но когда убедился грек, что пал от стрелы конь чернобородого, отлегло у него от сердца. А рус утешил себя: «Ничего, куплю себе другого…».

Вышли на дорогу, перевернули мёртвое тело.

— Я этого человека видел в таверне в монашеском одеянии… Точно, он из монастыря Предтечи. Вот кто охотился за тобой, Дубыня! Монахи… Мстили за то, что вы с Доброславом сбежали. Они ничего никому не прощают… Такие люди.

— А этот стрелял неплохо!

— Сие у них хорошо поставлено. Но стрелял всего лишь неплохо, а если бы отлично, мы бы с тобой уже не разговаривали…

— Да. Верно.

— Садись сзади. Поехали, как-нибудь одолеем оставшийся путь.

— Световид с нами, — проговорил Дубыня, усаживаясь позади седла грека.

— Нет уж, брат, пусть он будет с тобой… А со мной Иисус Христос и пресвятая Дева Мария… Трогаемся.

Они находились сейчас чуть выше одного поприща над уровнем моря, и в пути им попадались небольшие рощицы чёрной сосны, растущей только в горах Византии. Встретился и ливанский кедр. В этих местах из диких животных водятся олень, лань, волк, бурый и сирийский медведи. Ближе к пабедью дорогу им перебежал целый кабаний выводок во главе с секачом. Дубыня было взялся за лук, но его остановил Светоний:

— Не надо… Пусть идут.

По всей видимости они шли к водопою.

А солнце жарило и жарило. Прохладнее стало, когда дорога начала спускаться вниз.

К вечеру они достигли плоскогорья. А здесь уже из диких животных царила степная рысь — каракал. Вскоре встретилась речка, берега которой заросли камышом.

— Сделаем тут на ночь привал? — спросил Дубыня.

— Э-э, брат, сразу видно, что ты новичок в этих местах… Для нашей с тобой единственной лошади не так опасна рысь, даже волк или медведь, а камышовый кот… В приречных зарослях они бродят стаями и скушают гнедого в один миг и за милую душу. Кстати, держи наготове лук и стрелы, — попенял язычнику, жителю крымских степей.

— В Крыму у нас такие не водятся… Если только волк может напасть, и то, когда он жутко голодный. Ты видел собаку у моего друга Доброслава?

— Видел, — ответил Светоний.

— Это Бук, помесь крымской овчарки и волка. Смелый, надёжный друг… Как человек. Всё понимает. И даже лучше человека… — заключил Дубыня. — Был не единожды в деле… Показал себя как надо.

— Хорошо, — как-то неопределённо сказал Светоний.

Они ехали обочь камышовых зарослей в рост человека. Вдруг впереди они зашевелились. Дубыня поднял лук. Но тревога оказалась ложной. Может, ветер их опахнул. Или действительно прошёл кот, побоявшись в одиночку нападать на лошадь и вооружённых людей.

Светоний наддал каблуками сапог в бока жеребца, и тот ускорил шаг. Выбрали они довольно ровное каменистое место, поужинали, задали корм коню и, посменно дежуря у костра, дождались утра.

С рассветом снова тронулись в путь, а уж к обеду оказались у цели, точнее сказать — возле монастырских стен. Они были выложены из красного кирпича, высотою в двадцать локтей, со стрельчатыми бойницами, с бетонными желобами для стока воды. Над дубовыми вратами висела икона. Светоний перед нею положил трёхперстием крест на свою широкую грудь и привязал коня к железному крюку, выступающему из стены. Тут грека и чернобородого окликнули. Дубыня обернулся:

— Доброслав! Бук!

Язычники ударили кулаками друг друга по плечам, а потом обнялись. Бук смотрел на них ясными, всёпонимающими глазами…

Чернобородый сел на корточки и ласково потрепал пса за шею. Бук благодарно лизнул его щеку. Светоний, наблюдая за собакой, сказал:

— И впрямь, как человек… Только молчит.

— Вишь, снова встретились! — радостно промолвил Доброслав. — Только я вышел побродить с Буком и вот… Монахи сейчас на обеденной молитве, а потом трапезничать станут… И мы тогда поедим.

— Ты уже хорошо их язык усвоил… «Трапезничать»… — подначил Дубыня Клуда.

— Освоишь… Мы ведь с тобой последнее время всё по монастырям мотаемся да с монахами якшаемся…

Дубыня передал Доброславу всё, о чём просил Орест, и поведал, как дважды ему спас жизнь Светоний… Доброслав подошёл к рыжему греку и в знак благодарности обнял его.

— Мой хозяин велел кланяться тебе и Леонтию, — промолвил растроганный Светоний.

— Нет Леонтия… Не дожидаясь посольства из Константинополя, уехал в Тефрику. Мать у него помирает…

Доброслав ввёл рыжего грека и Дубыню в ворота, за которыми находился проход, тянувшийся до второй, внутренней, укреплённой стены, но только с одними стрельчатыми бойницами, без желобов, и по проходу они свернули направо [29] Первый русский каменный монастырь, построенный в 989–991 гг. в Киеве рядом с горой Перуна митрополитом болгарином Михаилом, во многом напоминал своей архитектурой византийский. . Доброслав сказал:

— Нам, язычникам, далее путь заказан, а Светоний может пойти в церковь. Она находится за стеной… Вокруг церкви много каменных надгробий с крестами. Под ними лежат умершие монахи, — последнее объяснение уже относилось к Дубыне, ибо устройство православного монастыря Полихрон и кладбища внутри него резко отличалось от иконоборческого, где они недавно несли воинскую службу.

Как и в Византии, в русских монастырских или церковных приходах позднее обязательной принадлежностью тоже являлся некрополь или погост. Он олицетворял собой связь прошлого и настоящего, христианскую идею продолжения жизни в иной форме до Второго Пришествия, а также близость погребённых к Богу — вечный покой здесь охранялся величественностью божественного окружения.

Поэтому для истинного христианина поклонение погребальным местам его предков считалось и считается святым делом…

Светоний пошёл к другим воротам, на ходу обронив:

— Вы там лошадь мою…

— Не беспокойся. А потом мы тебя на ночь тоже устроим.

Дубыня переступил порог полутёмного помещения, видно, служившего ранее кладовой. Теперь здесь обосновался друг. В нос ударил терпкий запах вербены: чернобородый помнил, что с помощью этой травы мать Лагира — покойница — на Меотийском озере изгоняла лихорадку из многих больных.

— Неужели Константина лечишь?! Тебе же запретили…

— Запретили… А если он одной ногой в могиле! Больно было смотреть, как врач-армянин его пользует. Даёт какое-то зелье, а потом кровь пускает… А её в Константине уж совсем не осталось. Ждали врача из Константинополя, а его нет. Тогда я поговорил с Леонтием. Он Мефодию всё пересказал, уверив, что никакого колдовства не будет… Мефодий велел спросить у меня, из какой травы буду готовить снадобье? Ответил: «Из вербены», и он согласился…

— Почему? — спросил Дубыня.