Роман Шмараков - К отцу своему, к жнецам

Д. Чего же ты хочешь от меня?

Ф. Брось, как ребенок, играть с орехом, не следуй ученым басням, и если хочешь что-то узнать о себе самой, оставь фигуры и расцветки тем, кто без них не может; говори о себе, как говорят философы, когда берут предмет себе по силам, – ты же не высшее благо, чтобы тебя нельзя было описать иначе как через уподобления.

Д. Хорошо; оставим это до следующего раза.

Досточтимому и боголюбезному господину Евсевию Иерониму, пресвитеру Вифлеемскому, Р., смиренный священник ***ский, – небесного наследия и венца славы

Мое недавнее письмо тебе о страданиях Святой земли и отправившихся ей на помощь, подобно незаконченному изваянию, свидетельствовало лишь о наличии резца и камня, не давая судить о намерениях художника: из того, как я взялся за дело, ты можешь заключить, что мною двигали скорее скорбь от свежих вестей и желание закрепить нечто важное в памяти, нежели твердый и продуманный замысел. Во многих дополнениях и подпорах нуждается эта постройка, чтобы не рухнуть плачевным образом, но всему прочему, мне кажется, следует предпослать краткое перечисление даней, возложенных на Иерусалим, а также важнейших перемен и поражений, им претерпенных.

При Ровоаме, царе иудейском, пришел Сесак, царь египетский, к Иерусалиму и взял сокровища дома Господня, и сокровища царские, и золотые щиты, которые сделал Соломон; Ровоам же вместо них сделал медные.

Иоас, царь иудейский, правивший сорок лет в Иерусалиме, собрал все, что пожертвовали храму отцы его и что жертвовал он сам, и все серебро, какое смог найти в сокровищницах храма Господня и дома царского, и послал Азаилу, царю сирийскому, дабы тот отступил от города.

Против Амасии, царя иудейского, вышел Иоас, царь израильский, поразил его и, придя к Иерусалиму, разрушил стены городские на четыреста локтей, и взял все золото и серебро и все сосуды, какие нашел в доме Господнем и в сокровищницах царя, и возвратился в Самарию.

Езекия, царь иудейский, взял все серебро, какое нашлось в доме Господнем и в сокровищнице царей, и снял золото с дверей храма Господня, и послал Сеннахерибу, царю ассирийскому, дабы отступил от него.

Иехония, царь иудейский, платил дань Навуходоносору, коим был выведен из города и водворен в вавилонскую темницу на 37 лет.

Навузардан, архимагир царя вавилонского, опустошил Иерусалим, спалил дом Господень, и дом царя, и весь Иерусалим в окрестности.

Антиох Прославленный вошел в Иерусалим, и вступил в святилище с надменностью, и взял серебро, и золото, и все сосуды драгоценные, и, унеся все, ушел в землю свою.

Великий Помпей обложил Иерусалим осадою и взял его на третий месяц, 13 тысяч иудеев убив, и разрушил городские стены, коих окружность, как говорят, составляла 4 тысячи шагов.

Иерусалим захвачен во времена Веспасиана, в восьмой день сентября.

Иерусалим обращен в христианскую веру во времена Константина, сына Елены.

После времен императора Ираклия у сарацин был великий пророк Магомет, во времена которого был покорен Иерусалим.

В год 1099 Иерусалим завоеван франками.

В наши дни царь египетский покорил Иерусалим.

Из сего явственно видно, что не эта, лежащая, как золото при дороге, но другая есть воистину земля обетования, для нее же этот земной Иерусалим – лишь тень и призрак, так что Давид, царь его, возглашает, как бы странствующий на путях: «Чужестранец я и пришлец, как все отцы мои», и в уповании на будущие блаженства: «Верую, что увижу благость Господню на земле живых». И Авраам, купивший пещеру в земле Ханаанской, дабы погрести Сарру, жену свою, тем предвозвестил, что не на усладу и утешение плоти приобретается край сей, но на всякую тяготу телесную и сердечную скорбь. Истинно говорится: «Наслал на него Господь полки халдеев и полки Сирии, полки Моава и полки сынов Аммона», то есть по нерадению их одолело их нечестие, во всем подобное демонам, и гордыня, возвышающаяся надо всем, и всякая похоть от отца их диавола, так что их упование обратилось в ничто и сыны радости сделались народом скорби. Не то обещал нам Бог и не к тому нас призвал; но как Эней с его спутниками, всходя на корабли, взирал на поля, где была Троя, и вспоминал по ним бывший город, так и мы, видя место изнуренное, поруганное и едва не обращенное в ничто, вспоминаем по нему город будущий.

Досточтимому Хильдеберту, епископу Ле-Манскому, Р., смиренный священник ***ский, – спасения в Творце спасения

На следующую ночь снова сошлись две собеседницы на своем месте.

Ф. Похоже, что ты к нашему ужину впрок заготовила голод, по выражению Сократа. Если и впрямь у тебя есть о чем спросить – а я вижу, что есть, – не медли с этим, дабы ничто в нашей беседе не осталось невыясненным.

Д. Мое недоумение состоит вот в чем. По природе моей я самодвижна: так научили меня философы, так вижу и я сама, когда обращаюсь к рассмотрению самой себя. Тело же таковым не является, но движимо иным началом, то есть моим обитанием и правлением. Таким образом, где бы ни было мое тело – даже и в тех ночных приключениях, о которых я сужу по чужим вестям, – всюду я была с ним и во всем его направляла.

Ф. Это так.

Д. Те же мудрецы, прославленные на земле, в редкостном согласии утверждают, что я едина и не имею частей в том смысле, в каком, скажем, меч состоит из клинка и рукояти, но все, что есть у меня, – я сама. Где же, скажи, были и разум мой, и память, и способность следить за собою, когда я, как менада, упоенная яростью, скиталась во тьме не столько внешней, сколько, увы, моей собственной? Если они сейчас при мне, почему тогда их не было? А если они могут уходить и приходить, когда вздумается, почему я едина, а не толпа из стольких, со сколькими я расстаюсь еженощно?

Ф. Непросто на это ответить. Расскажу тебе одну историю, слышанную от богов (ведь часто я бываю в их собраниях и знаю много такого, что совершается между ними неведомо для людей). Случилось так, что Венера, праздно пребывавшая в ту пору на своем острове, никому не изнуряя сердце и оставив земные дела идти по их воле, сочла своего сына достаточно взрослым, чтобы преподать ему начатки своей науки. Итак, посылает она за ним своих вечных спутниц: отправляются на поиски Услада, и Молодость, и предприимчивая Дерзость, гадая между собою, куда его могли занести проказы: то ли стреляет из золотого лука по качающимся яблокам на ветвях, то ли, скрепив неравные тростины воском, пробует на них менальские лады, то ли в прибрежных волнах катается, вскочивши Тритону на чешуистый хребет. Скоро, однако, нашли его, спящего на лугу подле того ручья, что несет медвяные струи. Утомленный жарой и забавами, свесил Купидон в цветы зажатую ладошку, а травы вкруг него наперебой старались взойти повыше и умягчить ему ложе. Был, он, однако, разбужен и сонный препровожден к золотой ограде, которую выковал для драгоценной супруги Лемносец; и, введенный в сокровенные чертоги богини, где она свершала свой туалет, недовольный ребенок протирал глаза, откуда никак не уходил сон, а прекрасная мать, обняв его и поцеловав, повела такие речи: