Александр Майборода - Гостомысл

Стоум возразил:

— Судить — княжеское право и обязанность.

— Ну да. Но если князь будет тратить свое время на тяжбы по поводу украденной курицы, то не выйдет ли так, что слово княжеское упадет в своей цене? — сказал Гостомысл.

Стоум удивился:

— А что же делать? Без суда нельзя.

— А ты найди мне какого-либо разумного дружинника, я ему и поручу суд по мелким делам. А себе же оставлю только серьезные вопросы.

— Ладно. Сегодня же подберу подходящего для этого дела человека, — сказал Стоум, вынул из-за пояса свиток с записью и начал читать цены на продукты в городе.

Только начал, как Гостомысл поморщился и перебил его:

— Почему так дорог хлеб? Мало, что ли, хлеба на складах?

— Есть хлеб. Но жадничают купцы, — сказал Стоум.

— Выставьте на рынке хлеб из княжеских запасов, это собьет цену, — сказал Гостомысл.

— А не собьет? — засомневался Стоум.

— Тогда на городском вече пусть горожане выпорют купцов, — сказал Гостомысл.

Стоум покачал головой.

— Этим обидим купцов и этим плохой пример дадим горожанам.

— Умный купец не обидится, он поймет, что горожан обижать нельзя, он и так цену снизит, а глупых купцов нам жалеть нечего, — сказал Гостомысл.

— Ладно, подумаем, — кивнул головой Стоум, и вынул новый список.

Но Гостомысл не дал ему читать и строго напомнил:

— Боярин, цена на хлеб и мясо — дело государственное. Будет высокая цена, горожане отшатнутся от нас. Как тогда без них будем защищать город? А у нас же вся война еще впереди.

— Я поговорю с купцами, — сказал Стоум.

— Думаешь, они поймут тебя?

— А я поговорю с ними так, что поймут.

— Хорошо! — сказал Гостомысл и задал вопрос: — А что делается в городе?

Стоум горестно вздохнул.

— Пока никаких сведений из города нет.

Ратиша, прожевав полную ложку каши, вмешался в разговор.

— Доходят слухи, что викинги в городе зверствуют, вроде бы казнили городских старшин и разграбили дома лучших людей.

— Плохо, что не знаем, что творится в нашем городе, — ска-зал Гостомысл. — Мы ходили отрядом на разведку, но ничего не узнали.

— Чтобы знать, что творится в городе, надо было послать в город наших лазутчиков, — сказал Стоум.

— Хорошая мысль. Мы об этом раньше договаривались, — сказал Гостомысл.

— Я уже послал в город двоих молодых дружинников, — сказал Ратиша.

— А почему же от них нет сведений? — с сарказмом спросил Стоум.

— Потому что у нас нет связи с городом. К нам же не ходят корабли из города — даны не пускают корабли. Так как они передадут сведения? — сказал Ратиша.

— И какая же тогда польза от лазутчиков, если мы не получаем от них сведений? — спросил Стоум.

— Польза будет, — сказал Ратиша.

— И когда же? — спросил Стоум.

— Ближе к весне они вернутся по зимнику, — сказал Ратиша.

— Вилами это на воде писано, — буркнул Стоум.

— Не ругайтесь, — сказал Гостомысл.

— Толку нет от этих молодых, — снова пробурчал Стоум.

— Я тоже молодой, — сказал Гостомысл.

Стоум покраснел.

— Ты князь! — сказал он.

— Все были молодыми, и ты был молодым, — сказал Гостомысл.

— Мы были умнее и слушались старших, — сказал Стоум.

— Угомонись, боярин, — сказал Гостомысл, — вы были точно такими же.

Стоум вздохнул, и по его лицу пробежала тень недоверия.

— И с этой молодой дружины со временем будет толк. И они будут бурчать на молодых, — с улыбкой проговорил Гостомысл и повернулся к Ратише. — Ратиша, а вообще-то нам сведения из города пригодились бы именно сейчас. Мы должны знать, что делают даны и к чему нам готовиться.

Ратиша с минуту морщил лоб, потом пообещал:

— Пока лед не стал на озере, я попрошу рыбаков сходить в город и встретиться с моими лазутчиками. А весной, перед тем, как сойдет лед, они придут сами в Корелу.

— Хорошо. Занимайся этим делом, Ратиша, — сказал князь.

— Будет сделано, князь, и с рыбаками я пошлю двоих отроков помоложе, мальчишек возьму — даны их не заподозрят, — сказал Ратиша.

Убедившись, что разговор между князем и Ратишей окончился, Стоум хмыкнул и продолжил чтение списка.

Ратиша, окончив завтрак, ушел в угол и сел на лавку, а Гостомысл терпеливо слушал Стоума.

Наконец Стоум окончил чтение списка и спрятал его за пояс, а Гостомысл облегченно вздохнул и взял глиняную кружку.

Ратиша, стороживший каждое движение князя, быстро налил в кружку молока.

Гостомысл выпил несколько глотков и поставил кружку на стол. На краях губ отпечатались полоски молока, придававших лицу князя веселый вид.

Вытерев губы, заботливо поднесенным Ратишей рушником цветастыми узорами, Гостомысл встал из-за стола и проговорил:

— Ну, вот и позавтракали. Теперь можно делами заняться. Для начала пойду посмотрю, как обучается молодежь.

Он направился к двери. Стоум и Ратиша встали, но с места не двинулись.

— Вы чего? — спросил Гостомысл, остановившись у двери.

— Князь, есть еще один разговор, — сказал Стоум.

— Какой? Говори, — проговорил Гостомысл, стоя у двери.

Дверь открылась, и на пороге появился слуга.

— Не угодно ли еще чего князю? — спросил он.

— Погоди, — сказал Гостомысл.

— Разговор тайный. Кроме тебя, никто его не должен слышать. Пусть слуга уйдет, — сказал Стоум, покосившись на слугу.

Гостомысл удивился, но, видя серьезные лица Стоума и Рати-ши, приказал слуге выйти из комнаты, стать сторожем за дверью и без его разрешения в комнату никого не пускать.

После этого Гостомысл вернулся за стол и опять сел на лавку.

Рядом с ним присел Стоум. А Ратиша, когда слуга вышел, подошел к двери и плотно закрыл ее. После этого вернулся и сел с другой стороны князя, совсем близко.

— Однако странная таинственность, — с усмешкой проговорил Гостомысл.

— Рассказывай, Ратиша, — сказал Стоум.

Ратиша, опасливо поглядывая на дверь, громким шепотом, стараясь говорить прямо в ухо князю, сообщил:

— Как я говорил, вчера у меня состоялся разговор с воеводой Йовко.

— Ну и что? Какая же тут тайна? — удивленно проговорил Гостомысл.

— Он сказал, что хорошо было бы, если бы словенские и карельские князья породнились, — сказал Ратиша.

— Слышал я. И это все? — сказал Гостомысл.

— Все, — сказал Ратиша.

Гостомысл бросил непонимающий взгляд на Стоума.

— И что же тут необыкновенного? — спросил он. — На пиру у многих чрезмерно развязывается язык, и они говорят, что им взбредет в голову.

Стоум покачал головой и также вполголоса проговорил:

— Воевода Йовко не будет болтать попусту о таком. За его словами скрыт серьезный смысл. Теперь многое будет зависеть от того, что мы сделаем дальше.

— Не понимаю, — растерянно проговорил Гостомысл. — Если в этих словах скрыт глубокий смысл, то почему воевода Йовко их сказал Ратише, а не мне?