Александр Майборода - Гостомысл

— Я стараюсь не рисковать лишний раз, — попытался оправдаться Стоум.

— Боярин, излишней осторожностью ты только губишь дело, — сказал Гостомысл.

Стоум, чувствуя свою вину, только тяжело вздохнул.

— А раз у тебя не хватает решительности и воли, то слушай мое решение! — сказал Гостомысл.

Стоум и Ратиша придали лицам подчеркнуто внимательное выражение.

— Завтра же отправляем разведку! — сказал Гостомысл.

Стоум и Ратиша молчали.

— Три струга, — сказал Гостомысл.

— А кого посадим в струги? — осмелился спросить Стоум.

Вспышка гнева и проявленная Гостомыслом решительность оказались для него неожиданными, хотя, как ему казалось, он хорошо его знал. До сих пор Гостомысл казался ему тихим и незлобным мальчиком.

«Однако это в нем заговорила княжеская кровь»! — подумал Стоум.

Было ли это хорошо или плохо, он пока не знал. Князю положено быть властным, однако Гостомысл был еще очень юн.

— На каждый струг старшими посадим по три опытных дружинника и молодежь, — сказал Гостомысл.

«Ага! Он хочет дать молодежи поучаствовать в бою, однако сажает стариков старшими, чтобы те не дали молодежи связаться с превосходящими силами разбойников», — мелькнула в голове Стоума догадка, и он одобрительно подумал: «Однако, малыш, ты хитрец!»

— Так и сделаем, — сказал Стоум.

— А мне можно с ними? — снова попросился Ратиша.

— Нет! — сказал Гостомысл.

— Но почему? — жалобно спросил Ратиша.

— Ты мне тут нужен, — сказал Гостомысл.

Разочарованный ответом, Ратиша тяжело завздыхал.

— А кого старшим отряда назначим? — спросил Стоум.

— А кто у нас свободен? — спросил Гостомысл.

— Девятко, — сказал Стоум.

— Вот его и назначим, — сказал Гостомысл.

Стоум поморщился и сказал:

— Девятко не очень нравится мне. Я ему не доверяю. Да и князь Буревой был зол на него.

— А другие свободные бояре есть? — спросил Гостомысл.

Стоум пожал плечами и проговорил:

— Бояр мало, но если...

— Значит, Девятко пойдет старшим отряда! — решительно сказал Гостомысл. — Выход завтра утром. Идите!

Стоум и Ратиша поднялись.

— Так мы, значит, пойдем готовить вылазку? — сказал Стоум.

— Идите! Ратиша, только отбери из молодежи кого покрепче, — сказал Гостомысл.

На вечер Готлиб назначил пир, поэтому обедал скромно — вдвоем с Харальдом. Так как слуги были заняты подготовкой к пиру, прислуживала им лично Милана, к которой после нового назначения Олава вернулись прежние права ключницы.

Обед Готлиб велел подать в столовой в личных палатах. Хотя и должен был обед быть скромным, однако стол ломился от изобилия: мясо, дичь, вино. От щей даны отказывались, словно это была отрава.

Готлиб и Харальд сидели с час, не столько ели, сколько обсуждали текущие дела.

— Значит, если мы выйдем с войском из города, то потеряем его? — констатировал Готлиб ситуацию.

— Да, местные дикари после казни старшин настроены к нам очень плохо, — сказал Харальд.

Готлиб начал терять самообладание, он нервно заговорил:

— Харальд. Я уже говорил тебе, что без дополнительных сил, завоевать славянский край будет невозможно. Так ты подготовил посольство в Данию?

— Нет, — сказал Харальд.

— А почему? Мы же договаривались об этом? — возмущенно спросил Готлиб.

— Я думал, что казнями мы так запугаем местных жителей, что они будут послушны, как стадо овец, — сказал Харальд.

— Но видишь же, что не получилось, они, наоборот, только разозлились, — язвительно сказал Готлиб.

— Зато теперь точно знаем, что нам нужна помощь, чтобы овладеть этим краем, — сказал Харальд.

— Это «точно», мы знаем уже давно, — сказал Готлиб.

— Конунг, я не хотел звать сюда лишних людей. Сам же понимаешь, что когда они придут, с ними придется делиться, — сказал Харальд.

Готлиб перебил:

Тут много богатств.

— Богатств никогда не бывает много. Их всегда мало, — сказал Харальд.

— Тоже мне — философ! — с сарказмом сказал Готлиб.

— Я беспокоюсь о твоей казне, сказал Харальд. — Не забыл ли ты, конунг, о своей мечте вернуться в Данию и свергнуть своего брата?

— Я никогда ничего не забываю. За исключением, — забываю имена женщин, с которыми сплю, — сказал Готлиб.

— Этого никто не помнит, — сказал Харальд.

— Завтра посылаем гонца в Данию, — сказал Готлиб.

— Кого пошлем? — спросил Харальд.

— Лучше, если бы поехал ты... — сказал Готлиб.

Красное лицо Харальда приобрело серый оттенок.

— Твое же слово имеет вес для всего этого сброда, который мы хотим сюда притащить, — сказал Готлиб, пряча улыбку.

— Мне нельзя, — сказал Харальд.

— Почему? — притворно удивленно спросил Готлиб.

— Потому что конунг Годофрид поклялся повесить тебя, как только ты попадешься ему в руки. Такую же судьбу он пообещал и всем тем, кто поддержал тебя, а значит, в первую очередь мне. Поэтому посылать в Данию ни меня, ни иного воина высокого положения без угрозы провала нашего замысла невозможно, — сказал Харальд.

— Жаль, — сказал Готлиб.

— Что тебе жаль, конунг? Что меня не повесят? — спросил Харальд.

— Тебе следовало бы немного прогуляться по морю чтобы морской ветер из твоей головы выдул дурные мысли, — сказал с кривой усмешкой Готлиб.

— Согласен проветриться, но не на виселице же? — сказал Харальд.

— Заразы ты тут нахватался — я же тебе сказал, чтобы ты подобрал человека для отправки в Данию, а ты — «подумал»! Думать вообще вредно для твоей головы. Я думаю и этого достаточно!

Харальд почесал лысую голову.

— Но я... — начал он было и, спохватившись, замолчал, — на язык снова лезло слово «думал». Он вздохнул и сказал: — Все я понял.

— Вот и хорошо, — мягко проговорил Готлиб. — А теперь хлебни вина и давай искать человека неприметнее.

— Давай, — облегченно проговорил Харальд.

— Значит так — если в Данию нельзя возвращаться тебе или другим известным воинам, то кого надо послать? — спросил Готлиб.

— Самого малоприметного, — сказал Харальд.

— Да, самого малоприметного. Ему не потребуется ни ума, ни храбрости, надо только одно — рассказать о местных богатствах, а весной собрать охотников до добычи и славы и привести их в город, — сказал Готлиб.

— Ты как всегда мудр, конунг, — сказал Харальд.

Но через секунду на его лице отразилось сомнение. Готлиб заметил это и спросил:

— Мой друг, похоже, у тебя есть вопрос.

— Да, конунг! Я тут подумал... — тут он осекся, ведь только что конунг устроил ему выволочку за то, что он думал.

— Харальд, ты опять ничего не понял, — укоризненно проговорил Готлиб. — Я тебя ругаю не за то, что ты думаешь, а за то, что ты не выполняешь моих приказов.

— Да, конунг, — кивнул головой Харальд.

— Итак — что ты придумал? — спросил Готлиб.