Кристиан Камерон - Тиран

— Я торгую с Кальком. Ты его знаешь?

Киний стряхнул песок с бедра и сказал:

— Мы выросли вместе. Значит, вы в городе не бегаете?

Самый богато одетый человек, гораздо моложе и жилистей прочих, сказал:

— Иногда я бегаю вокруг гимнасия. Но гимнасий построен не на лучшем месте, нет, не на лучшем. Я не осуждаю ни зодчего, ни архонта! В новом гимнасии просто нет места для бега, вот и все.

Остальные отшатнулись от него, словно от прокаженного.

Киний протянул ему руку.

— Я люблю общество. Не хочешь побегать со мной?

Тот посмотрел на остальных, но все отводили глаза, и он пожал плечами.

— Конечно. Дай только немного размяться. Меня зовут Никомед.

Бегали они дольше, чем хотелось Кинию. Никомед оказался отличным бегуном на большие расстояния, ему хотелось бежать быстрее, чем собирался Киний, и дыхания на разговоры не хватало. Но атмосфера была дружелюбная, воздух холодный, и после пробежки (с такой скоростью, на какую только был способен Киний) они вернулись в гимнасий и в бани, и Никомед пригласил Киния на ужин — первое приглашение, полученное в городе.

Наслаждаясь первой настоящей горячей ванной за целый месяц, Киний спросил:

— Ты гиппей, Никомед?

— Определенно гиппей, если судить по размерам собственности. Ты это имеешь в виду? У меня есть лошадь, но я никогда не служил. Моя семья всегда сражалась в пешем строю.

Вблизи Киний разглядел, что Никомед настоящий щеголь, на глазах у него остатки косметики, а щеки как у заядлого пьяницы. Он старше, чем казался на первый взгляд, но отлично сложен, а то, как он охорашивается, свидетельствует, что он знает себе цену. Несмотря на все это, общение с ним приятно.

Киний тщательно подбирал слова.

— Мудрый да услышит, Никомед. Архонт дал мне полный список конницы города и ждет беспрекословного повиновения.

Плечи Никомеда высунулись из воды так быстро, что полетели брызги.

— Это несправедливо. Мы всегда служили в гоплитах. — Потом: — Чего и ждать от тирана! — И после недолгой паузы: — Мне не следовало говорить так.

Киний пожал плечами и начал растираться.

— Ты мог бы сказать об этом.

Никомед спросил:

— Ты знаком с нашим гиппархом Клитом?

Киний подумал: «Я гиппарх». Потом вспомнил замешательство архонта. «Ага, сейчас начинаю понимать».

— Еще нет. Хотелось бы встретиться: нам ведь придется работать вместе.

В баню заходили другие, рабы торопливо лили в деревянные чаны горячую воду. Помещение начало заполняться паром. Это добавило приятной анонимности. Говорить стали громче. Киний слышал, как Ликел хвалит чью-то фигуру, Диодор задает вопросы, а Кен цитирует слова Ксенофонта об искусстве верховой езды.

Никомед сказал:

— Иногда мы отправляем грузы на одном корабле и бываем союзниками на городском собрании — когда архонт позволяет нам проводить собрания. Гм, мне не следовало этого говорить. Могу пригласить Клита на ужин — дать вам возможность познакомиться. Нам сказали только, что архонт приглашает наемников.

Киний кивком велел рабу растереть ему плечи.

— Могу представить, — сказал он.

Чистый, одетый, чувствуя приятную усталость, Киний повел своих людей в казармы. Влажная борода словно замерзла, когда они вышли наружу, а плащ нисколько не грел.

— Все прошло хорошо, — сказал Киний.

— Они думали, мы чудовища, — сказал Ликел. — И я начинаю задумываться о Мемноне и его людях.

— Пары ужинов и нескольких посещений гимнасия мало, чтобы подружиться со всеми, — сказал Киний, растирая бороду.

Диодор сказал:

— Положение здесь сложней, чем я ожидал. Не просто старая вражда с архонтом. Мне кажется, здесь существуют три, даже четыре фракции. Поддерживают ли Афины архонта? Не похоже на Афины поддерживать тирана, даже во времена упадка.

— Афинам нужно зерно, — сказал Кен. — Однажды на городском собрании я слышал разговоры о том, чтобы дать тирану Пантикапея гражданство. И все из-за того, что он ссужал их зерном. — Он потер подбородок. — Думаю, твой Никомед приличный человек, хоть и склонен к щегольству. Я чуть перестарался, утомил своей эрудицией одного из стариков. Его зовут Патрокл. Приятный старичина.

— Они очень осторожны, — сказал Ликел. — Клянусь Гермесом. И все очень узколобые, все, кроме твоего Никомеда. Красивый мужчина. Хорошо бегал?

— Лучше, чем мог или хотел я, — ответил Киний.

— Но горяч — по местным меркам. Интересно, скоро ли архонт узнает, у кого мы ужинаем и с кем? — спросил Диомед.

У входа в казарму стоял один из людей Мемнона.

— Вот тебе и ответ, — сказал Киний.

Кинию трудно было наслаждаться ужином у Никомеда. Еда была превосходная, вино сносное, но люди на составленных в круг ложах либо молчали, либо говорили загадками.

В доме Никомеда пестро, он украшен по последней моде; только пол в главном зале покрыт древней мозаикой, на которой в самых отвратительных подробностях изображалось убийство Ахиллом царицы амазонок под Троей. Обстановка и яства не уступали самым богатым домам Афин.

Киний пересмотрел свои взгляды на Ольвию. Торговля зерном, по-видимому, сделала этих людей очень богатыми.

Его сразу познакомили с Клитом, невысоким, темноволосым, длиннобородым, с глубоко посаженными глазами и сильной проседью, но Клит как будто ни с кем не собирался заводить разговор. Все возлежали по одному на ложах, расставленных далеко друг от друга, так что разговаривать вообще было трудно. Три нубийские танцовщицы неприятно напомнили Кинию, что долгое время он был лишен не только ванны, но и они помогли оборвать всякие разговоры, какие могли бы начаться после первого блюда.

Выпуклость, свидетельствующая о том, что Киний одобряет танцовщиц, мешала ему покинуть ложе, и он лишь наблюдал за другими гостями, пытаясь решить, почему обстановка кажется ему одновременно и такой привычной, и совершенно чуждой. С одной стороны, все шло так, как и следует в хорошо управляемом греческом доме: мужчин обслуживали, подавали дополнительные блюда и рыбные соусы, вино всегда было под рукой, рабы услужливы и деловиты.

С другой стороны, молчание угнетало. Киний пытался припомнить времена, даже при самых жестоких правительствах, когда в доме его отца не звучали бы гневные разоблачения, яростные протесты, пусть только против налогов на богатых, и политические споры.

Со стола убрали последнее блюдо и принесли еще вина. Киний без приглашения встал и подвинул свое ложе к ложу Клита. Тот смотрел, как Киний передвигает ложе, но ничего не говорил.

Киний лег и протянул чашу, чтобы ее наполнили. Никомед встал, произнес молитву и совершил возлияние. И опять все вели себя как греки, но сквернословия, шуток, предложений не было. Очень странно.

— Никомед, — сказал Киний. — Я просмотрел перечень. Ты в числе тех, кто служит в коннице.