Кристиан Камерон - Тиран

— Верьте мне, — сказал он.

А сам в который раз задумался, придет ли царь.

Геты, как все варвары, были тяжелы на подъем и к середине утра отставали на два часа. Крылатая колесница Гелиоса поднималась на небо, и саки ехали, положив луки на колени, чтобы тетива просохла на солнце.

Час спустя людям было не холодно, а жарко; земля, уже сухая, волнами травы уходила к горизонту. В нескольких стадиях к востоку над равниной вставала одинокая гряда. Киний побывал на ней на обратном пути, всего десять дней назад.

Всего в трех стадиях за ним находились геты, их фланговые отряды начали выдвигаться вперед, растягиваясь в высокой траве, забирая вправо и влево, и перекликаясь. Как хорошие охотники, они окружали добычу. Приближались они быстро, уверенные в беспомощности жертв, обозленные поражениями последних дней.

Киний проехал в голову колонны.

— На гряду! — приказал он. — Галопом!

Колонна теряла стройность, усталые люди плохо справлялись с лошадьми, но галоп взбодрил их. Синды в центре колонны оказались в основном опытными всадниками, но не все. Киний проехал назад, заметив, что некоторые отстают. Они с Аяксом сажали детей на своих усталых лошадей, мужчины-синды брали других, и так небольшой отряд синдов поехал вперед. Киний видел, как между уродливыми ушами его лошади поднимается лысый гребень гряды, и молился Зевсу. Он оглянулся. Геты в двух стадиях за ним строились в линию, их фланговые отряды были всего в стадии справа и слева, но уже вровень с ним. Геты перекликались; отчетливо слышались их воинские кличи.

Усталая лошадь Киния храпя начала подниматься по склону. Ребенок у него на руках оказался девочкой лет трех, светловолосой, синеглазой. Девочка с любопытством смотрела на него.

— Лошадь устала, — сказала она и улыбнулась. — А ты устал?

— Да, — ответил он. — Как тебя зовут?

Отряд Левкона уже был на вершине и выстраивался в линию. Не очень четко, но все же слаженно. Киний гордился ими.

— Альет. Мне три года. — Девочка подняла и широко расставила три пальца. — Мы умрем? — спросила она с детским непониманием. — Мама говорит, мы можем умереть.

— Нет, — ответил Киний.

Он уже поднялся до трех четвертей склона, и его лошадь двигалась с трудом. Он предоставил ей самой выбирать дорогу и не жалел об этом. Люди Левкона построились; люди Никомеда, как он и приказал, подгоняли беженцев и тоже строились справа от отряда Левкона.

Геты не останавливались. Они приближались; теперь они были так близко, что Киний видел таблички, которые они носили на упряжи, как украшение, и узоры на их плащах. Отряды справа и слева поднимались наискось, торопясь принять участие в убийстве.

Киний поднялся на вершину. Он подъехал к синдам и передал девочку матери. Не забывая об ужасной участи деревни, опасаясь, что на пороге победы синды придут в отчаяние, он потрепал девочку по голове и поднял руку, требуя внимания.

— Теперь мы победим! — громко сказал он по-сакски.

На него смотрела сотня полных сомнения лиц.

Он улыбнулся: все заботы последних дней были забыты из-за того, что он увидел с вершины.

— Смотрите, — сказал он и проехал к середине строя.

Геты были у подножия гряды, перекликались. Самые смелые уже начали подъем.

Далеко в травяном море, за самыми дальними флангами наступающих гетов, трава зашевелилась, словно под ветром, и появились сотни гордо сидящих на лошадях саков. Их ряды тянулись на многие стадии, множество верховых поднимались из травы, словно прорастая из драконьих зубов.

Из-за гряды показался царь в окружении знатных саков; они ехали на свежих лошадях и слева от Киния образовали сплошную цепь вооруженных всадников. Другой отряд показался справа, и все больше всадников поднималось из травы. Ольвийцы и синды радостно закричали, а саки перебрались через гряду и обрушились на гетов, как стрелы Зевса.

Царь пришел. Царь пришел. Киний чувствовал, как с его плеч спадает огромное бремя. И тут началась бойня.

Ольвийцы не участвовали в сражении. С усталой радостью они наблюдали за местью саков — люди, знающие, что многого достигли и теперь имеют право отдохнуть. Прежде чем пал последний гет — отряд знатных воинов окружил вождя, так они и погибли, скопом, — Киний отвел свою колонну на несколько стадиев к стану царя, большому кольцу повозок, где ждали еще тысячи лошадей; лагерь у второй реки охраняли многочисленные саки, которым не требовалось участвовать в бойне.

Ольвийцев встречали как героев. Киний обнаружил, что, несмотря на усталость, охотно слушает похвалы. Он переезжал от группы к группе, смотрел в лица своим людям, забавляясь тем, что они, мгновение назад усталые и измученные, вдруг нашли в себе силы пить вино и хвастать. Они ели, жгли костры, и вскоре к ним присоединились первые саки, вернувшиеся после стычки с гетами. У многих к седлам были привязаны головы. Киний видел, как один из них старательно отдирал человеческую кожу с татуировками. Другие показывали добычу: немного золота, много серебра, лошадей.

Перед самым наступлением темноты вернулся Ателий с воинами клана Страянки — Жестокие Руки. Страянка была вся в крови, но прежде чем Киний успел испугаться, помахала рукой. Он с широкой улыбкой на лице ответил тем же, а Страянка увидела, что он грязен и на руках его грязь, кровь и пот. Киний уже неделю не мылся.

Ателий ехал гордо, он сидел на усталой лошади как царь.

— Я взял десять лошадей! — сказал он. — Ты великий вождь. — Так говорят все воины. — Он взглянул на Страянку, отдававшую приказы приближенным. — Госпожа говорит, ты герой. Говорит, ты эйрианам .

Киний опять улыбнулся.

Пока Ателий его хвалил, в лагерь въехал царь. Его золотые доспехи блестели в лучах закатного солнца. Он посмотрел вправо, влево и, отыскав Киния, направился прямо к нему — сплошь в золоте с головы до ног.

— Получилось, — сказал он. Повозился с подбородочным ремнем своего позолоченного коринфского шлема и снял его с головы. Волосы его были спутаны, из ноздри текла кровь. — Клянусь богами, Киний, геты много поколений будут это помнить!

— Нам повезло, — ответил Киний. — В дороге я думал обо всем, что может пойти не так. Замысел был глупый и слишком честолюбивый. — Он устало улыбнулся. — И, помнится, ты не должен был принимать в этом участие. Я даже помню, что Кам Бакка взяла с тебя слово.

«Ты пришел!» — хотел он сказать.

— Я обещал не подвергать себя опасности, — улыбнулся царь. — И не подвергал. Они сломались еще до того, как мы спустились с холма.

Царь спешился, раскрыл объятия, и они обнялись — доспехи к доспехам.

— О, как мы ударили! — хвастал царь. — Жестокие Руки лежали так неподвижно, что лазутчики гетов едва не наехали на них, не заметив. Я убил шестерых, не меньше. — Он высвободился. — Чувствую себя грязным. Устал. Это мой первый большой бой — моя первая победа как царя — и ты дал ее мне. Я этого не забуду. — Продолжая говорить, Сатракс снимал доспехи. Сейчас он возился с ремнями наручей. — Матракс говорил, что я не должен участвовать в бою — но если бы я так поступил, то перестал бы быть царем. Мы саки, а не греки.