Кристиан Камерон - Тиран

Копья у Киния не было. Он ринулся прямо на одну из групп, орудуя своим египетским мечом. Его лошадь встала на дыбы, шарахнувшись от трупа, стукнула копытами. Удар по наспинной пластине, и правую руку у плеча обожгло, словно огнем; Киний не раздумывая ударил назад и почувствовал, что клинок вошел в плоть; цель он увидел уже после того, как начисто отрубил врагу кисть выше запястья. Лошадь Киния снова заплясала, он изо всех сил ударил назад и отсек противнику голову, да так, что та взлетела на несколько пядей вверх, прежде чем упасть; из перерубленных руки и шеи била кровь. Обезглавленное тело свалилось с обезумевшей от ужаса лошади; Киний развернул на месте свою лошадь в поисках нового противника. Он увидел Эвмена, сцепившегося с гетским воином; у него на глазах оба упали с коней. Эвмен оказался сверху, у его противника от удара воздух вырвался из легких, Эвмен нащупал камень и разбил гету голову.

В нескольких шагах убивал Никомед: старательно, аккуратно, как кошка; его копье впивалось в лица и шеи. Он сражался, как гоплит, севший на лошадь, — Киний никогда не видел, чтобы копьем пользовались как шестисаженным мечом.

Сразу за последней кучкой варваров, продолжающих сопротивляться, Киний увидел Левкона. Тот не вступал в схватку и удерживал несколько резервных рядов от участия в бойне. Геты были разбиты, они в панике пытались спастись, но бойцы из Ольвии не знали пощады: к месту схватки они ехали через деревню и теперь были очень злы. Свежие войска в первом бою — но весь их страх исчез при виде побитого врага.

— Я подумал, надо уберечь несколько человек, — крикнул Левкон.

— Правильно, — отозвался Киний; его жеребец остановился, медленно начал падать и издох.

Геты были захвачены врасплох и во всех стычках отбивались беспорядочно, поэтому единственной потерей ольвийцев оказался персидский жеребец. К тому времени как сопротивление гетов прекратилось, их было убито свыше ста и ольвийцы по приказу Никия добивали тяжело раненных варваров. Лишь несколько гетов погибли в бою — большинство их перебили, когда они в панике бежали и их остановила разлившаяся река. Еще многие утонули, пытаясь спастись вплавь.

— Наше передвижение не позволяет брать пленных. И ни один воин, который хоть чего-то стоит, не оставит врага умирать так, — сказал Киний отряду разгоряченных ольвийцев. Их гнев постепенно остывал. Теперь можно было проявить милосердие. — Если они могут идти, пусть уходят.

— А что делать с этими мертвыми? — спросил Никий. — Наши богатые юнцы не хотят их хоронить.

— Но грабят их они охотно, — ответил Киний.

Даже самые романтичные, влюбленные в Ахилла молодые конники рубили павшим гетам пальцы с золотыми и серебряными кольцами.

— А как, по-твоему, они стали богатыми юнцами? — насмешливо спросил Никий.

— Оставь мертвых воронам, — сказал Киний. — Я хочу выступить как можно быстрей. Постарайся привести этого крестьянина-синда в чувство — и его, и его товарищей. — Он повернулся к Ателию, который пропустил битву, отправившись на разведку на север, но тем не менее сумел приобрести четыре новых лошади. — Ателий, приведи его в чувство. Им придется идти с нами.

— Колонна беженцев замедлит наше продвижение, — заметил Никий.

Киний мрачно улыбнулся.

— Этого я и хочу, — сказал он.

Ателий покачал головой.

— Мужчины останутся хоронить.

— Отведи меня к нему, — сказал Киний. Ему пришлось идти пешком — походная лошадь захромала, а боевой жеребец — лучший конь, какой у него когда-либо был, — пал. Никию он сказал: — Подбери мне лучшую лошадь из имеющихся… нет, пожалуй, две или три.

Никий покачал головой.

— Жаль серого негодяя. Я буду скучать по нему. Как по старому другу.

— Лучше лошадь, чем человек, — сказал Киний, но он три года берег серого жеребца, и серый негодяй отвечал тем же. Вслед за саком Киний прошел к кучке мужчин-синдов — крепко сложенных, приземистых, с широкими лицами и в большинстве рыжих. Они хоронили детей и женщину, над которой надругались и убили. Киний старался не смотреть на нее: он гадал, сумел бы он спасти ее, если бы сразу приказал напасть на деревню.

И все-таки он заставил себя посмотреть. Из обычной вежливости, конечно. Молодая. Умерла страшной смертью. Киний заставил себя вдохнуть и выдохнуть. Рядом женщина постарше, лет сорока, с длинными светлыми волосами, из горла еще торчит нож.

— Скажи им, что я беру их — всех — с собой, — жестом показал Киний.

Ателий заговорил с широкоплечим мужчиной, должно быть, кузнецом. Киний понял все, что он сказал.

Мужчина покачал головой и лопатой показал на ряд маленьких тел и светловолосую женщину.

Все мужчины-синды плакали.

Ателий повернулся к Кинию.

— Очень плохо. Когда дома загорелись, мать убила детей. Потом убила себя ножом — храбрая. А мужчины поклялись сражаться до смерти — и тут пришли мы. Жена и дети умерли. Мужчины хотят умереть.

— Афина, защити нас! — в ужасе сказал Киний. — Мать убила своих детей?

Ателий посмотрел на него, как на незнакомца.

— Ни один сак — ни с земли, ни высокий — не станет рабом. Мать храбрая. Очень храбрая.

Сак порылся в кармане своего пояса и извлек семена — такие же, как те, что Кам Бакка сжигала на жаровне. Семена он бросил в могилу и туда же бросил маленький красивый нож, который достал из обуви.

— Я чту ее храбрость.

Сердце Киния, казалось, вырвется из груди; ему почудилось, что он задыхается; глаза жгло. Он повернулся и прошел туда, где Эвмен и Аякс рассказывали друг другу о своих приключениях; за ними с улыбками наблюдали Никомед и Никий.

— Тридцать человек, в помощь жителям города копать могилы для павших — немедленно.

Голос Киния дрогнул, и он отвернулся, чтобы его военачальники не видели, как не по-мужски он себя ведет. Кинию не привыкать к такому, он видел немало мертвых детей, но на этот раз что-то потрясло его до дрожи.

Он думал о Медее, убившей своих детей в конце трагедии, и гадал, чего не знал сочинитель. Или о чем умолчал намеренно.

Ольвийцы, заметившие перемену в своем гиппархе, не ропща копали могилы. Через час женщины и дети были погребены. Мужчины набрали цветов, украсить могилы, а Киний бросил в яму застежку, и многие воины тоже; так могила матери наполнилась вещами, которые при жизни она считала бы сокровищем.

К тому времени как на последнюю детскую могилу был уложен последний цветок, Киний выслушал все, что Ателий мог рассказать о гетах на севере и западе. Когда колонна приготовилась выступить, у синдов были свои лошади и прочные повозки. У всех мужчин-синдов были сакские луки, и каждый шел с тяжелым топором в руках и обещанием смерти на лице.

— На северо-восток, как раз навстречу наступлению гетов, — сказал Киний.