Сергей Житомирский - Ромул

— Завтра же сходим в Бовиллы, присмотрим вам лошадок, — сказал он. — До смотра пять дней, и надо, чтобы вы туда явились всадниками, владельцами коней и оружия.

Так и решили. Перед сном Рем заговорил с Ромулом о Приме; девушка ему понравилась, и он был не прочь посватать её, хотя здесь имелся и серьёзный соперник Лик. Он, в отличие от Рема, был знатен, хотя и небогат.

— Правда, мне показалось, что Прима часто смотрела на тебя, — закончил он.

— Я свой выбор сделал, — ответил Ромул.

— Ну что ж, может быть, тогда я попытаю счастья, — решил Рем. — Впрочем, её-то никто не спросит.

— Вот именно, — согласился Ромул. — Да и Гней не отдаст Приму сыну пастуха.

— Не думаю. Ему нужны верные люди, те, что будут его сторонниками. Не зря же он нас вчера приглашал! Если мы станем всадниками, происхождение будет уже не так важно.

— Поживём — увидим, — ответил Ромул и задул лампу. Он так ещё и не решился сказать отцу о женитьбе на Герсилии, и рассуждения брата о браке его раздражали.

Ромул проснулся от криков, ругательств, ржания и топота коней.

— Хватай меч, скорее! — Рем, схватив меч деда Аккила, выскочил наружу.

Ромул, подхватив лук, вскинул на плечо ремень колчана и бросился за братом. Над склоном трепетало багровое зарево, кое-где в стороне коровьих навесов проглядывали алые полоски огня. На этом зловещем фоне плясали силуэты четверых всадников. Полуголые отец, Плистин и Рем стояли, готовые защищаться.

Из-за пояса переднего всадника торчал длинный факел. Он быстро сунул в его огонь конец стрелы и вскинул её, зажжённую, к луку. Ромул и поджигатель натянули луки и выстрелили одновременно.

Ромул попал в горло коня, тот встал на дыбы. Всадник рухнул на землю, но его стрела, описав огненную дугу, уже ушла в толщу камышовой крыши. Конь, пронзительно заржав, упал на бок, всадник вскочил, отбросив факел, вскарабкался на круп коня товарища, и поджигатели ускакали прочь.

— Помоги матери! — крикнул Фаустул Ромулу. — Мы — к стадам!

В Ференте уже горело всё, что только может гореть — шалаши, навесы, камышовые крыши землянок. Люди метались, пытаясь спасти хоть что-нибудь. Акка и Лидия вытаскивали из дверей какие-то горшки. Ромул пытался сообразить, что у него в доме есть ценного, вбежал в наполненную дымом духоту, нашёл у очага фигурку домашнего лара и выскочил наружу.

— Отойдите дальше, — приказал он женщинам, вспомнив пожар тускульского укрепления. — Сейчас здесь будет очень жарко.

Все отошли к старой землянке, крыша которой была выложена дёрном и потому не загорелась. Лучший в Ференте дом полыхал долго. Когда к рассвету возвратились мужчины, шатаясь от усталости и горя, крыша уже давно провалилась, но остатки брёвен ещё горели.

— Это что, — Фаустул безнадёжно махнул рукой в сторону дома. — Полсотни наших коров увели! А царских впятеро больше.

Налёт разбойников потряс Альбу: угнали уйму коров, лошадей и овец, сожгли запасы сена, множество домов, убили нескольких пастухов, правда, большей частью рабов.

Альбанцы потом долго спорили, сколько было нападавших — полсотни, сотня, две? Поджигатели выбрали подходящее время: хмельные после праздника Цереры воины выступили из города, когда разбойники уже успели угнать добычу в лес. Несколько всадников, занявших опушку У Тускульской дороги, помешали альбанцам начать преследование. Утром они исчезли, но преследователей у границы остановили тускульцы, не желавшие видеть вооружённых соседей на своей земле. Переговоры с посылкой гонцов в Тускул и Альбу заняли достаточно времени, чтобы разбойники успели скрыться. В Альбе считали, что тускульцы были подкуплены.

Фаустул был совершенно разорён. Он потерял не только дом со всем имуществом, стадо, рухнуло и его положение в общине. Амулий решил наказать пастуха, не сумевшего уберечь Вверенное ему добро, и поставил над своими сильно пострадавшими стадами нового старшего. Уже немолодой Фаустул впал в уныние, Акка, простывшая в ночь пожара, слегла. Братья прошли смотр в числе легковооружённых воинов, стали гражданами Альбы с правом получения земельного надела, как гласил закон, «из освобождающихся в порядке очереди». Но пока что в Альбе земли не освобождались; население города росло, и молодёжи в родной общине приходилось трудно. Конечно, в случае смерти Фаустула они бы получили принадлежавший ему участок земли с домом и частичкой прибрежного луга. Вернее, не они, а один из них по жребию. Но было похоже, что им, как и десяткам других юных альбанцев, придётся искать счастье на стороне.

Эту женщину иные называют Илией,

иные Реей.

Амулий вернулся с удачной охоты на вепря и отдыхал, попивая вино около жаровни с углями, когда начальник стражи Сервий доложил ему о человеке, желающем сообщить нечто важное.

— Пусть подождёт, — ответил царь, — а, впрочем, впусти его.

Крупный, круглоголовый, аккуратно одетый мужчина вошёл и почтительно остановился посреди комнаты. Амулий велел слуге подать вторую чашу и удалиться.

Пришедший поклонился, положил перед Амулием укрытый платком подарок и торжественно поднял дорогую ткань. Под ней оказалось ручное этрусское зеркало. Царь поднял вещицу, глянул на своё отражение в полированной бронзе, перевернул и залюбовался изящной выгравированной на обратной стороне сценкой. Там, сплетя руки, прощались двое влюблённых, а за их спинами стояли демоны смерти: Тухулка с лошадиными ушами замахивался двусторонней секирой на девушку, а крылатый крючконосый Хара протягивал к затылку юноши ядовитую змею. Амулий отложил зеркало и поднял глаза на гостя, немного крючковатый нос которого придавал ему сходство со вторым демоном.

— Садись, налей себе вина и скажи зачем пришёл, — сказал царь, довольный подарком.

Гость церемонно сел и представился.

— Я купец. Герул из Пренесты. Думаю, то, что я хочу сообщить, заинтересует тебя.

— Посмотрим.

— Когда-то, государь, я был у тебя наёмным воином, — начал Герул и, отвечая на вопросительный взгляд Амулия, добавил: — Очень давно и совсем недолго.

— Не помню, — пожал плечами Амулий.

— Немудрено, я ведь ничем тогда не отличился. — Гость вздохнул и покачал головой. — Но всё же выслушай меня. Тогда я был совсем мальчишкой и служил в конной охране. И как-то осенью нас послали сопровождать на суд Тиберина весталку-преступницу...

Амулий насторожился, его сердце непроизвольно заколотилось.

— Ну и что? — хрипло спросил он.

— Так вот, она не утонула.

— Отпустили? — в голосе царя послышалась ярость.

— Нет, государь, всё было по закону, её связали и после молитвы столкнули в Тибр, — ответил купец, — но тем не менее она осталась жива.