Сергей Житомирский - Ромул

— Не то, не другое, и не третье, — послышался чей-то возмущённый голос. — Они чужаки, латиняне, вот чего я не могу вынести.

— И почему они только себя называют сыновьями волчицы? — добавил Публий. — Волк — зверь Марса, а Марса чтут не только латиняне. Сабинянам он тоже отец.

— Если дело за этим, я без труда всё улажу, — с облегчением ответил Таций. — В следующем году у нас будут собственные луперки, сыновья волчицы. Латиняне пусть делают плодовитыми своих женщин, а на Квиринальский холм счастье будут приносить молодые сабиняне. Это вас устроит, братья? Вы не станете губить наш растущий город гражданской войной? Но учтите, по мне лучше бы этот обряд для всех совершали латиняне. Плохо, что в Риме всего по два, словно мы союзники, а не сограждане.

— Зачем тогда два царя, если латиняне везде главные? — выкрикнул кто-то.

Таций, не в силах сразу придумать правильный ответ, сердито повернулся и ушёл в дом. Даже главе рода от дерзких и независимых сабинян порядком достаётся.

Собрание торжественно утвердило новый порядок. Отныне и у сабинян будут свои луперки. К тому же, поскольку потомки должны помнить, что Рим возник как город двух равноправных народов, решено было ввести и второй отряд салиев — молодых людей, которые пляшут весной со щитами и копьями и просят Марса благословить летний поход.

Более вдумчивым из влиятельных граждан эта подчёркнутая парность была не по душе, особенно разные салии: как бы их сторонники не отправились в разные походы. Но на меньшее Тации не соглашались. Они всё ещё плохо ладили с латинянами, и на старом поле могла бы состояться новая битва, не будь третьей силы, луцеров.

Лукумон объявил, что поведёт своих людей против любого, кто начнёт гражданскую войну. Это удержало город в мире, и жизнь, неуютная, напряжённая, продолжалась.

Через пять лет Публий Таций попал наконец в число салиев. Выбирал сам Марс: угодные ему воины вынули из кухонного горшка, в котором тянули жребий, меченые камешки. Публий был счастлив, что и до него дошла очередь, а то в свои тридцать шесть он становился уже староват для такого сложного обряда и боялся, что Марс вовсе его обойдёт. Когда он поделился радостной вестью с женой, Клавдия предположила, что сделать этот выбор Марсу, должно быть, помог царь Таций.

Публий сразу начал усиленно упражняться, чтобы, когда придёт время, плясать не хуже молодых. Зима выдалась необычайно суровая, но он мало ел и уходил в холмы заниматься бегом. Когда весной по Квириналу очередной раз проскакали луперки, он наблюдал за их прыжками снисходительно. Теперь это были сородичи, сабиняне; и хотя его по-прежнему передёрнуло, когда голый юнец завихлял животом перед Клавдией и рабыней, он безропотно принял это как необходимое для города. Обряд себя оправдал — рабыня принесла уже троих, да и в собственном доме Публия подрастали двое сыновей, чтобы продолжить род, и две дочери, чтобы замужеством связать его с другими семействами.

Сколько всего нужно для благополучия города! Хотя теперь уже казалось, что Рим останется навеки. Двенадцать лет — неслыханный срок для сабинских деревень, которые быстро строят и так же быстро бросают в поисках свежей земли. Возвращаясь с пробежки, Публий смотрел на обветренные палисады; можно было подумать, что суровые брёвна венчают эти поросшие травой валы с древних времён. В склон глубоко врезались колеи от повозок и острых воловьих копыт. Дорога к броду походила прямо-таки на опрокинутую стену, так долго латиняне на свой манер мостили её камнями. Кирпичный домик в долине, любимая, хотелось надеяться, обитель Юпитера Статора, тоже перестал казаться слишком новым, и граждане привыкли приходить поклониться богу, непринуждённо возлежащему, точно за обеденным столом. Рядом оставили отметину народные собрания — голый вытоптанный круг, посередине возвышение из дёрна, откуда к римскому народу обращаются дари. Даже не верилось, что когда он, Публий, подростком пас коров, в этой долине ещё никто не жил.

Да, Рим стоял прочно и был совсем не похож на то, что Публий себе представлял, когда переселялся из сабинских лесов с семьёй и скотиной — нехотя, потому только, что иначе было не кончить жестокую кровную вражду с сильным соседом, либо бесконечная война, которая не оставит времени на поля и стадо, либо этот нежданный почётный мир. Был, конечно, третий выход — позорный мир, но на совете воинов никто не решился его предложить.

Мир без поражения был заманчив, много значил и голос сабинянок, миривших отцов с мужьями, но Никто не двинулся бы с места, если бы не надежда попасть в шайку удачливых разбойников. Рим построили отчаянные головорезы, которых даже латиняне выгнали, причём построили на самой границе с этрусками, у лучшего брода — только разбойникам придёт в голову поселиться в такой незащищённой крепости, но если не бояться рисковать, то более выгодного места не придумаешь.

Первая же весна разочаровала. Салии плясали для Марса, прыгали, кидали копья, но куда бы эти копья ни указывали, Ромул заявлял, что враги в той стороне слишком сильны. А кто не слишком силён, те не враги, повсюду оказывались родичи, у которых даже свинью нельзя было украсть. По болотистым берегам на юге ютились только нищие латиняне-пастухи, к юго-востоку стояли латинские города, на холмах к северо-востоку жили сабиняне. Если не грабить родичей, оставались только этруски, и скоро исчезли последние сомнения: Ромул просто боялся этих богатых колдунов.

Виноват был, конечно, царь Таций. Вместо того чтобы расшевелить это сборище, он покорился соправителю. В собрании всегда высказывался за мир и только твердил унылым родичам, как хорошо выращивать ячмень на плодородной латинской равнине и насколько это легче делать, чем на лесных вырубках.

Пять лет Тации пахали землю и жили только трудом своих рук. Всё лето гнули спину в поле рядом с рабами, зимой боялись съесть лишнее, отмеряли зерно, чтобы хватило до следующего урожая. А в холмах другие сабиняне, не соблазнившиеся обманчивой силой палисадов, жарили мясо и пили вино. Вот как подобает жить воину. Пора было кому-нибудь предложить на народном собрании, чтобы Тации отказались от гордого имени квиритов и назывались не воинами, а пахарями. Может, тогда лентяи наконец почувствуют свою никчёмность.

Впрочем, Публий придумал кое-что получше. Марс выбрал его в салии; он спляшет так, что римлянам просто придётся воевать...

Настала середина весны, великий день. Давным-давно Марс научил предков, что следует делать летом свободным людям. Ячмень посеян и дальше будет расти сам, мужчинам необходимо вернуться домой только к жатве, сейчас самое время идти на врагов. Сначала полагалось воздать хвалу Марсу, чтобы он берег поля в отсутствие воинов, но вообще-то ежегодный танец был лишь подготовкой. Обряд не закончен, пока не захвачена добыча.