Рекс Уорнер - Гай Юлий Цезарь

В год консульства Цицерона я собирался выдвинуть свою кандидатуру на должность претора и был уверен в том, что получу её. Я уже продумывал ряд популярных мер, которые упрочили бы положение моей партии, когда умер великий понтифик, старый Метелл Пий, и мне представилась возможность предпринять кое-что гораздо более эффективное. Вопреки традициям и ко всеобщему изумлению, я решил выдвинуть собственную кандидатуру на освободившееся место.

Думаю, что это был один из самых дерзких моих поступков. Я, конечно, многое мог получить, но с таким же успехом мог бы всё потерять. Хотя в какой-то мере я рассчитывал на собственные качества, однако хорошо знал, что огромные расходы неминуемы, а если я проиграю на выборах, то не только окажусь в глупейшем положении, но и буду всецело зависеть от милости кредиторов, которые наверняка захотят рассчитаться со мной. Тогда мне придётся покинуть Рим и оставить надежды на пост претора. Это будет означать, что в будущем я не смогу стать управляющим провинцией, военачальником, а значит, и консулом. Всем этим я рисковал ради благородного титула и ослепительного успеха. Мой поступок был начисто лишён благоразумия, так как в случае поражения я бы потерял абсолютно всё, а в случае успеха всё равно остался бы очень далеко от вершин власти. Однако уже тогда я понимал, что то, что кажется неблагоразумным, может оказаться важным тактическим ходом. Наибольшие результаты всегда приносят неожиданные и невероятные поступки.

Самым невероятным для большинства людей было то, что я рискнул выдвинуть своё имя на самый высокий пост в религиозной иерархии. Мне ещё не было сорока, и я даже не был избран на должность претора, а по традиции верховный понтифик может избираться лишь из числа наиболее выдающихся государственных деятелей, которые к тому же уже побывали на высоких постах в государстве. Поэтому моими соперниками были Катул, лидер сената, бывший консулом во время восстания Лепида, и Сервилий Ватий, под командованием которого я сражался в Киликии и кто после побед над исаврами [54]получил право триумфа и титул «Исаврик». С такими соперниками у меня не было бы ни малейшего шанса победить, если бы выборы проводились так, как было установлено Суллой. Он издал закон, лишающий народ древнего права выбирать великого понтифика. Это право впредь имели лишь пятнадцать членов коллегии понтификов. Разумеется, они бы выбрали или Катула, или Исаврика, и, когда я, сам член коллегии, выдвинул свою кандидатуру, мой поступок сочли за смешную и довольно глупую саморекламу.

На самом деле он имел гораздо большее значение, чем им могло показаться. Я намеревался противопоставить мою популярность авторитету сената, а чтобы сделать это, предложил уничтожить то, что ещё оставалось от конституции Суллы (уничтожение её было моей последовательной и довольно успешной политикой). Ведь мои соперники когда-то были друзьями Суллы, и с помощью его закона не один, так другой из них непременно будет избран. Аннулировать законодательство Суллы было необходимо как для того, чтобы повысить мою популярность, так и чтобы увеличить мои шансы на избрание великим понтификом.

И это было сделано при помощи Тита Лабиена, одного из трибунов, с которым мы долгое время теснейшим образом сотрудничали как в политической сфере, так и в военной. Я познакомился с ним, когда молодыми людьми мы оба служили в Киликии под началом Исаврика. Теперь, будучи трибуном, Лабиен выдвинул законопроект, предлагающий восстановить право народа выбирать великого понтифика. Эту меру даже Цицерон вряд ли назвал бы революционной, так как настоящую революцию в процедуре выборов совершил Сулла. Законопроект Лабиена был принят, но даже тогда мои соперники не проявили ни тени тревоги. Они надеялись, что люди, помнившие древние традиции, никогда не отдадут свои голоса за кандидата, не поднявшегося по государственной лестнице выше эдила.

Однако моя деятельность в этой должности сослужила мне теперь хорошую службу. Я не только завоевал огромную популярность, устраивая роскошные празднества, но и приобрёл устойчивую репутацию человека, добросовестно и умело выполняющего свои обязанности. Если бы на пост великого понтифика выбирали людей по их достижениям, то я оказался бы в более выигрышном положении, так как совсем недавно достиг очень многого, а деяния Катула и Исаврика были в далёком прошлом. В свою защиту я бы указал на контраст между восстановленной мною Аппиевой дорогой, новыми зданиями и галереями, украшавшими Рим, и пострадавшим в огне во время возвращения Суллы храмом Юпитера, который вот уже в течение пятнадцати лет никак не мог отреставрировать Катул. Кроме камня с именем Катула, отвечавшего за реставрацию, не было никаких свидетельств деятельности смотрителя. Мне могла помочь и народная благодарность за восстановление статуй Мария. Люди также помнили о том, что как Катул, так и Исаврик выдвинулись на политической арене благодаря дружбе с Суллой, в то время как я ещё в ранней молодости дерзнул ослушаться диктатора.

Мои предположения оказались верны, и, когда это стало явным, соперники не на шутку встревожились. Катул даже попытался откупиться от меня, предлагая огромные деньги в обмен на отказ от борьбы. Это было проявление слабости, и я тут же воспользовался им. Я сделал всеобщим достоянием предложение Катула и мой ответ на него, который заключался в следующем: как бы я ни был беден, однако всегда готов занять сумму по отправлению должности, превышающую ту, что предлагал мне Катул. Я действительно занял большие деньги, хотя настоящее голосование проходило лишь в семнадцати из тридцати пяти триб, на которые специально поделили Рим. Эти семнадцать триб были определены жребием в последний момент, поэтому мне пришлось заручиться поддержкой во всех тридцати пяти трибах.

В день выборов, а эта была середина марта, меня охватило странное чувство отчаяния и страха. Точно такое же чувство я испытал, когда скульптуры Мария проносили по улицам Рима и перед аплодисментами на мгновение воцарилась тишина. Такое же чувство испытаю я и в день перехода моей армии через Рубикон в Италии. Во всех случаях исход событий стал для меня благоприятным, но сейчас мне кажется, что человек с благоговейным ужасом ожидает некоторых событий и чувство это не покидает его до тех пор, пока он не переживёт их. Поэтому я совсем не шутил, когда, уходя из дома в день выборов, сказал матери, что вернусь великим понтификом или не вернусь совсем. Я бы не смог вынести позора поражения и знал, что последует за ним со стороны моих кредиторов. И всё же я был больше уверен в своей победе.

Победа на самом деле досталась мне очень легко. Мои сторонники с огромным энтузиазмом восприняли эту весть. Нажил я и непримиримых врагов, хотя моё положение сильно упрочилось и они были не так страшны мне, как раньше. Я занял пожизненную должность, и должность эта была самой уважаемой в государстве. Одно это лишит моих врагов возможности злословить обо мне как о безответственном демагоге, как они делали это раньше.