Рекс Уорнер - Гай Юлий Цезарь

Я никогда, кроме разве в моих отношениях с племенами местных жителей, не прибегал к жестокости, когда был возможен компромисс, поэтому в начале своего первого срока консульства я сделал всё возможное, чтобы успокоить подозрения Бибула и завоевать расположение умеренных представителей сената. Если бы только Цицерон послушал Бальба и в открытую поддержал меня, я бы добился успеха без той силы принуждения, которой обладал.

Я начал с того, что немедленно представил на рассмотрение сената земельный законопроект, который, пройди он, замедлил бы обнищание населения Италии и удовлетворил требования воинов Помпея. Это был беспрецедентный случай, когда консул сам предлагал новое земельное законодательство. Подобные законы всегда выдвигались трибунами, и независимо от того, насколько продуманными они являлись, их всегда рассматривали как революционные. Я надеялся, что, если сам предложу этот законопроект, он станет больше отвечать требованиям времени и нуждам империи. В действительности закон о перераспределении собственности государства, предложенный мной, был чрезвычайно умеренным. Я постарался отметить, что не будет никаких обязательных экспроприаций и что богатые земли Кампаньи, основного источника дохода крупных землевладельцев, будут исключены из пунктов законопроекта. Я дал понять, что не собираюсь входить в комиссию по перераспределению земли, и даже заявил о своей готовности согласиться на любые поправки и изменения к любому пункту проекта, который будет принят сенатом. Я заметил, что было бы великолепно, если бы единый сенат после необходимых слушаний и проработок принял законопроект, который отвечает интересам народа и является справедливым. Я полностью воздержался от любых угроз, касающихся того, каким будет моё поведение в том случае, если сенат откажется, поступим, так, как я советую.

Это стало последним случаем в нашей истории, когда у сената была возможность действовать как мудрый и независимый, конструктивно управляющий орган. Сенаторы отбросили эту возможность. Мой разумный подход и вежливость манер сделали для них очень трудным открыто выступить против предложенных мною мер, которые принесли бы пользу Помпею и увеличили бы мою популярность. Несколько недель они путём различных трюков во время обсуждения избегали какого бы то ни было серьёзного обсуждения предложенного законопроекта, но я был терпелив. Я думал, что необходимо лишь вмешательство со стороны какого-либо уважаемого сенатора, как, например, Цицерона, и тогда закон будет быстро принят. Но Цицерон стал играть в прятки. Это был момент, когда он мог сослужить хорошую службу государству. Его бездействие и нерешительность лишь спровоцировали жестокость, которую, как Цицерон всегда заявлял в своих речах, он изо всех сил старался предотвратить. Год начался под названием «консульства Цезаря и Бибула», но ещё до того, как он закончился, его стали называть «консульством Юлия и Цезаря». Не я это придумал. Мне кажется, что я куда более терпелив, чем большинство людей.

Думаю, что по натуре я терпеливей многих. Конечно, ни один из моих друзей не сможет сказать, что меня легко вывести из себя. Но всё-таки иногда случалось, когда меня охватывала неуправляемая ярость. Катон в большей степени, чем любой другой человек, мог вызвать во мне подобные чувства. Так произошло на одном из заседаний сената, когда после того, как я ещё раз предпринял попытку начать плодотворное обсуждение законопроекта, он поднялся со своего места и, стараясь говорить как можно более оскорбительным тоном, заявил: «Люди должны быть счастливы, что у нас есть такая конституция. Я считаю, что любое нововведение нежелательно». Неожиданно мне показалось, что этот человек просто невыносим. Я приказал своим ликторам схватить его и на время отправить в тюрьму. Я решил, что там он сможет спокойно обдумать все достоинства конституции, которая со времени моего детства никогда не работала в интересах компетентного руководства, а в большинстве случаев препятствовала проявлению гения и ценой бесконечных кровопролитий задерживала то, что было необходимо. В то же время я намеревался продемонстрировать его сторонникам, что не собираюсь долго терпеть их продуманные оскорбления, неискренность и пренебрежение реальными фактами.

Однако мой поступок оказался ошибкой. Вместо того чтобы поднять шум, Катон вопреки моим ожиданиям повёл себя достойно. Он молча позволил увести себя, и это имело больший эффект, чем любые слова. Некоторые члены сената поднялись, чтобы отправиться вслед за ним, и отказались слушать меня, когда я попросил их вернуться на свои места. И тут я понял, что наступил тот момент, которого я ждал и в то же время так старался оттянуть. Я отменил свои приказы ликторам и позволил Катону и другим членам сената снова занять свои места. Некоторое время они, вероятно, думали, что победили, но сильно встревожились, когда я заговорил. Я заявил, что выдвинул земельный закон на рассмотрение сената для того, чтобы предоставить им возможность внести в него свои поправки и изменения. Вместо того чтобы исполнить свой долг, они лишь препятствовали нормальному развитию событий и даже не начали предварительных слушаний. «Теперь, — сказал я, — законопроект будет выдвинут прямо на рассмотрение народа, и только народ будет решать, принять его или нет».

Моя речь была задумана как объявление войны, и её приняли именно так. Многих сенаторов охватил страх. Ведь им тоже придётся обращаться к народу во время приближающейся предвыборной кампании, и их карьеры будут зависеть от голосов избирателей. Многие другие, однако, всё ещё продолжали следовать за Катоном и Лукуллом. Теперь они начали устраивать встречи в доме Бибула и придумывали способы, как помешать мне осуществить свои намерения. Они, без сомнения, были готовы использовать силу, но не знали, что между Помпеем, Крассом и мной было достигнуто взаимопонимание, и потому, если дело дойдёт до вооружённых столкновений, вся сила будет на моей стороне.

Я провёл несколько предварительных собраний на форуме, на которых присутствовало большое количество народу. Когда на одном из них появился Бибул, я с особой вежливостью отнёсся к нему и попросил прислушаться к тому, что говорят сами люди, изменить свою позицию по отношению к закону и избежать ненужного столкновения мнений между народом и сенатом. Я предложил ему выступить перед людьми и успокоить их. Однако к тому времени у Бибула возникло несколько преувеличенное мнение о своей значимости. Он просто вышел вперёд и сказал: «Если вы все хотите, чтобы был принят этот закон, то этого не будет, по крайней мере пока я являюсь консулом». Хотя он и был чрезвычайно глупым человеком, ему нельзя отказать в смелости, и он достойно выдержан тут же посыпавшиеся на него бранные слова и ругательства.