Этон Цезарь Корти - Любовь императора: Франц Иосиф

— Теперь я уже скоро умру...

— Нет, нет, — возражает императрица, — милосердный Господь поможет вам.

— У меня уже выступил предсмертный пот... — говорит больной и протягивает ей свою руку. Она касается его руки и возражает ему:

— С чего вы это взяли? Рука у вас тёплая. Это, вероятно, спасительная испарина.

Больной приветливо улыбается:

— Благодарю, Ваше величество! Может быть, всемилостивый Бог подарит мне жизнь. Да благословит он Ваше величество!

В глазах у больного, Елизаветы, графини и врача — слёзы. Спустя несколько часов несчастный испускает дух.

Вернувшись домой, Елизавета переодевается с головы до ног, моется и выбрасывает перчатки. В тот день она больше не идёт к Гизеле и ограничивается непродолжительной прогулкой по парку. Двумя днями позже, поднявшись утром с постели, она чувствует себя не вполне здоровой. Все окружающие страшно взволнованы этим. Но, к счастью, тревога оказывается ложной. Весь Мюнхен только и говорит о мужественном поступке императрицы.

Пребыванию в Мюнхене, о котором Елизавета всегда говорит, что она «там не у дел», приходит конец. 22 января Елизавета приезжает в свой любимый Пешт и вновь любуется великолепным пейзажем, который открывается перед ней из Офенского замка. На следующий день прибывает и император Франц Иосиф и на первых порах он мягко журит Елизавету за посещение холерного госпиталя в Мюнхене. 11 февраля император Франц Иосиф едет в Петербург с ответным визитом. Он будет отсутствовать до 22 февраля. Елизавета некоторое время раздумывает, оставаться ли ей в Вене или возвращаться в свою любимую Венгрию. Но там несколько обижены из-за визита императора в Россию, а кроме того, для Елизаветы не секрет, что в Вене ей ставят в упрёк частые поездки в Венгрию. Поэтому она решает остаться.

Во вторник на Масленицу в большом зале музыкального общества устраивают первый маскарад. Эти мероприятия объединяют кавалеров и дам, даже юных девиц самых аристократических семейств. Масленичный маскарад — лучший из них. В свете только и разговоров о том, каким великолепным он будет в этом году. Неожиданно Елизавете приходит идея тайком посетить этот бал. В эту тайну посвящены лишь Ида Ференци, незаменимая мастерица по укладке волос Фейфалик и камеристка Шмидль. Им приходится дать клятву хранить молчание. Вечером все, как обычно, отходят ко сну. Как только весь дом засыпает, Елизавета поднимается с кровати, облачается в необычайно красивый костюм домино со шлейфом, изготовленное из самой тяжёлой жёлтой парчи, и натягивает на свои великолепные волосы рыжеватый парик. Затем она прячет лицо под маской с длинными чёрными кружевами, не позволяющими увидеть даже самую малую часть лица. Ида Ференци, в красном домино, неизменно называет императрицу Габриелой, чтобы возможное подозрение пало на столь же высокую и стройную камеристку Шмидль, которую так называют. Обе дамы вошли в бальный зал, заняли места на галерее и принялись разглядывать сверху шумно веселящееся общество. Поскольку они вели себя очень спокойно и всё время держались вместе, к ним никто не приближался. Пробило уже одиннадцать часов, и Елизавета начала скучать, Ида Ференци тихо промолвила:

— Габриела, пожалуйста, отыщи кого-нибудь в зале, кто тебе нравится и кто не принадлежит к придворному обществу. Я пришлю его к тебе. На балу полагается интриговать незнакомцев.

— Ты думаешь? — ответила спутница и испытующе посмотрела в зал. На глаза ей попался молодой элегантный человек, который прогуливался в одиночестве. Она никогда его прежде не видела. Императрица указала на него Иде Ференци, та поспешила вниз и неожиданно взяла незнакомца за руку, принялась расспрашивать, кто он такой. Не граф ли он X., не знаком ли он с князем К. и тому подобное. Результаты этого маленького исследования дали удовлетворительные результаты: стало ясно, что незнакомец не принадлежит к придворному обществу. Неожиданно домино спросила:

— Не хочешь ли ты сделать мне небольшое одолжение?

— С удовольствие.

— Здесь со мной красавица подруга, которая скучает в одиночестве на галерее. Не мог ли бы ты развлечь её немного?

— Ну, разумеется.

И вот уже красное домино ведёт своего подопечного наверх к жёлтому, которое с интересом наблюдало всё происходящее. Обе стороны быстро окидывают взглядом друг друга и между ними завязывается разговор.

В первый же момент министерский служащий, молодой Фриц Пахер, догадывается, что имеет дело с дамой из высшего света, и ломает голову, с кем ему довелось беседовать. Между тем жёлтое домино поднялась, явив на фоне балюстрады стройную высокую фигуру, неожиданно бросила взгляд на толчею, царящую внизу, и сказала:

— Видишь ли, я здесь совсем чужая. Ты должен немножко просветить меня. Начнём с самого верха. Что говорят в народе об императоре? Довольны ли его правлением? Полностью ли изгладились из памяти последствия войны?

Фриц Пахер немного осторожничает, однако даёт правдивую информацию о настроениях населения.

Вдруг он слышит вопрос:

— Знаешь ли ты императрицу? Как она тебе нравится и что о ней говорят и думают?

Елизавета убеждена, что никому неведомо, что она присутствует на этом празднике, поэтому и решается задать незнакомцу столь опрометчивый вопрос. На мгновение молодого человека словно молния озаряет мысль: «Ты находишься рядом с императрицей, она спрашивает тебя о себе самой». Однако его одолевают сомнения, некоторое время он медлит с ответом, а затем отвечает:

— Императрицу я знаю, я видел её, когда она ездила в Пратер, чтобы кататься там верхом. Могу только сказать, что она необыкновенно красивая женщина. Люди несправедливо порицают её за то, что она так неохотно показывается своим подданным и слишком много внимания уделяет своим лошадям и собакам, но мне известно, что это пристрастие передалось ей по наследству. О её отце, герцоге Максе, рассказывают, будто бы он как-то сказал: «Если бы мы не были принцами, мы были бы искусными наездниками!».

Эта критика умиляет Елизавету, и она спрашивает:

— Скажи мне, сколько лет ты мне дашь?

Молодой человек отваживается назвать возраст императрицы:

— Тебе? Тебе тридцать шесть лет. — Елизавета невольно вздрагивает. Несколько смущённо она произносит:

— А ты не слишком учтив... — и тут же оставляет опасную тему. Разговор прерывается, но внезапно она поднимается с места: — Теперь можешь уезжать!

— Вот уж поистине любезно: сначала ты велишь привести меня к себе, выспрашиваешь меня, а потом прогоняешь, — отвечает молодой человек иронически улыбаясь. — Ну, что ж, если я наскучил тебе, я уйду, но одно, мне кажется, я вправе потребовать от тебя: пожать твою руку на прощание, — и с этими словами Фриц Пахер протягивает ей ладонь. Елизавета не отвечает на этот жест, а только с удивлением смотрит на него: