Этон Цезарь Корти - Любовь императора: Франц Иосиф

Как и в прошлом году, путь императрицы лежит через Париж в Биарриц. Однако пребывание там не пошло ей на пользу. Она часами гуляет вдоль берега, любуясь набегающими волнами, нередко мокрая до нитки от дождя и морских брызг. В результате у неё опять разыгрываются нервы и усиливаются невралгические боли. Она говорит только о смерти и о том, что не хочет пережить императора и чтобы ни он, ни дети не присутствовали при её кончине, дабы не страдать от этого.

— Я хочу умереть в одиночестве, — признается она графине Штараи.

От намеченной поездки на Канарские острова она тоже отказывается. В отчаянии Елизавета даже готова, раскаявшись, вернутся к живущему теперь в Париже доктору Метцгеру, которого в своё время признала шарлатаном.

Франца Иосифа известия о плохом самочувствии жены застали в то время, когда он был особенно озабочен вопросами внутренней политики страны. Министр-президент, польский граф Бадени, своим распоряжением о языке, уравнявшим в Богемии права немецкого языка с чешским, вызвал возмущение всех тех, кто чувствовал себя немцем. Дело дошло до уличных демонстраций в Вене, которые пришлось разгонять с помощью полиции и регулярных войск. Это совершенно выбило из колеи Франца Иосифа. «Только бы этот Метцгер не слишком мучил тебя, — пишет он Елизавете, — не подчинял бы тебя себе в своей неделикатной и корыстолюбивой манере и не делал бы себе рекламу с твоей помощью. Единственный луч света — в твоих письмах, а именно надежда, что ты, возможно, откажешься от поездки по океану. Если бы это ещё не окончательное решение стало реальностью, я был бы тебе бесконечно благодарен. Ибо моим нервам уже не под силу выдерживать такую нагрузку — помимо собственных забот переживать ещё за тебя, зная, что ты находишься в океане и лишена возможности послать какую-нибудь весточку о себе. Кроме того, мне представляется рискованным, когда ты в теперешние времена и в преддверии событий, которых мы, надеюсь, избежим, но, возможно, и не сумеем, находишься так бесконечно далеко».

Эти слова императора производят впечатление. Поведение Метцгера в Париже отталкивает её: он требует ни больше ни меньше, чтобы на целых полгода она полностью перешла в его распоряжение. Поскольку другие врачи утверждают прямо противоположное и советуют просто переехать в места с тёплым климатом, Елизавета отказывается от курса массажа и после возложения венков на могилы своей сестры Софии Алансонской и Генриха Гейне отправляется через Марсель в Сан-Ремо. Мучимая болями и слабостью, она теперь, по выражению графини Штараи, «покладиста, словно больной ребёнок, подчиняется добрым советам и поправляется на глазах». Чувствуя, что силы мало- помалу возвращаются к ней, она собирается незамедлительно возобновить свои продолжительные прогулки и подумывает даже о том, чтобы купить в Сан-Ремо виллу. Графиня Штараи отговаривает её от этой идеи. Ясно, что такой перелётной птице, как императрица, эта вилла также быстро наскучит, как «Ахиллеон», о продаже которого ведутся переговоры. Его планирует приобрести лондонское Общество Байрона, однако затребованная сумма в два миллиона гульденов представляется покупателю слишком высокой.

Приближается 1898 год. «Что появится на этих пустых пока страницах?» — задаёт Валерия вопрос, начиная новый том своих дневников.

Императрица тоскует по мужу и настойчиво просит его хоть раз навестить её. «Я чувствую себя так, словно мне восемьдесят лет», — признается она однажды, вконец раздосадованная тем, что её физическая выносливость, которой она всю жизнь бесконечно гордилась, значительно снизилась. Однако Франц Иосиф не решается уезжать столь далеко при такой нестабильной ситуации в монархии. Он указывает на это Елизавете и говорит в письме: «Ты преувеличиваешь, говоря, будто чувствуешь себя на восемьдесят лет, но с годами, естественно, становишься слабее и бестолковее; всё больше сдают и нервы. Я тоже ощущаю всё это, и мои успехи на пути к старению в этом году особенно велики... Грустно думать, как бесконечно долго нам предстоит жить в разлуке. Когда и где мы увидимся?»

1 марта Елизавета переезжает в Территет и пытается снова надолго ходить в горы. Эти походы чрезвычайно утомляют её, а Франца Иосифа побуждают, ссылаясь на мнение по этому поводу грека Баркера, просить императрицу отказаться от постоянного перенапряжения ослабленного организма и целенаправленного разрушения своего здоровья.

Территет теперь слишком непосилен для императрицы. Вернуть ей силы должен в первую очередь Киссинген с его ваннами. Из Киссенгена императрица шлёт поздравления Гизеле с серебряной свадьбой и добавляет: «В этот день вам будет ужасно не хватать нашего незабвенного Рудольфа, который двадцать пять лет назад ещё так радовался вашей свадьбе. Он ушёл от нас, но я завидую его покою».

25 апреля император навещает жену в Киссенгене. Чтобы сделать ей приятное, он сообщает, что выменял у некоего английского лорда на двух липиццанеров великолепных коров для её молочной фермы. Франца Иосифа нужно было подготовить к тому, что Елизавета выглядит настолько усталой, но самое большое впечатление произвело на него то, что у его жены, некогда неутомимой бегуньи, теперь стала очень медленная и усталая походка. В присутствии супруга Елизавета берёт себя в руки и скрывает, насколько может, своё печальное настроение. Поэтому все восемь дней проходят у супружеской четы в полной гармонии. Однако Франц Иосиф видит, что со здоровьем у императрицы в самом деле плохо. Он поручает Валерии поехать к матери в Киссинген, чтобы немного присмотреть за ней и уговорить поменять её образ жизни на более разумный. Даже будучи слабой и усталой, Елизавета не желает отказываться от привычки ходить. Но вылазки в Клаусхоф и куда-нибудь ещё проходят теперь в неспешном темпе. Иногда она на какое-то мгновение становится весёлой, как в прежние времена, но затем ею опять овладевает глубокая меланхолия.

— Я жажду смерти, — говорит она однажды Валерии, — потому что не верю, что существует сила, которая настолько жестока, что не довольствуется никогда страданиями человека на земле, а ещё и вынимает из его тела душу, чтобы продолжать мучить её.

Елизавета размышляет с дочерью о несчастье и смерти, о жизни и идее Бога:

— Вообще человек слишком ничтожен и жалок, чтобы задумываться над сущностью Бога. Я давно от этого отказалась.

Ясно Елизавете только одно: Бог справедлив и всемогущ. Сильный всегда справедлив.

Вскоре Валерии приходит время возвращаться к своей семье, что Елизавета воспринимает очень болезненно:

— Мы провели вместе удивительно хорошие дни, — говорит она, — как в прежнее, славное время. Плохо, когда за столь короткий срок опять привыкаешь к этому.