Дмитрий Евдокимов - Воевода

— На кого челом бьёшь, не реви, говори толком! — ласково успокоил её Димитрий.

— На ляха твоего, Липского...

Царь нахмурился: он не любил, когда жаловались на его верных жолнеров.

— И чем же он перед тобой провинился?

— Пьяный ворвался в дом, хотел ссильничать мою младшую, а когда она вырвалась, начал рубить своим палашом всё, что под руку попало! Не веришь мне, у народа спроси!

— Верно, верно, лютуют паны! — загомонили в толпе.

Димитрий чувствовал, что на него с вопросом и надеждой смотрят сотни глаз.

— Эй, пристав, приведите сюда Липского, выслушаем его.

— Он так не пойдёт! — пробасил один из приставов. — Поляки только своих командиров слушаются...

— Привести силой, — начал злиться Димитрий.

Через какое-то время Липский появился в дворцовых воротах. Отпихивая локтями пытавшихся взять его под руки приставов, шатающейся походкой он направился прямо к крыльцу. Шляхтич попытался отдать поклон государю, но, едва не потеряв равновесия, судорожно распрямился и воскликнул заплетающимся языком:

— Пошто звал меня, цезарь? Оторвал от срочного дела... — Он подмигнул Димитрию и смачно икнул.

— Люди жалуются на твои безобразия, Липский, — строго сказал Димитрий.

— Люди? Какие люди? Вот эта чернь? И ты ещё, государь, с ними имеешь терпение разговаривать? Это же быдло, чернь! Тьфу на них! — Смачный плевок опять лишил пьяницу равновесия.

— Покушался на честь девушки, имущество рубил, — продолжал тем же суровым голосом царь.

Шляхтич с удивлением воззрился на него:

— Что с тобой, Димитрий? Когда мы паненок в Путивле да в Туле щупали, ты был не против. Говорил: «Давайте, ребята, веселитесь!»

— Это Москва, а не Путивль, — оборвал его царь.

— Правильно! И я что говорю своим ребятам: в Москве баб больше, так что не зевайте!

Он оглушительно захохотал, вызвав гневный ропот толпы.

— Я запрещаю здесь вам самочинствовать! — крикнул Димитрий грозно.

Лицо Липского, только что расплывшееся в пьяной улыбке, стало злым. Ощерив зубы, он процедил:

— То-то мне ребята говорили, будто Димитрий наш сильно изменился. Как корону надел, так своих уже не признает! Забыл, забыл ты, ваша милость, как мы с тебя соболью шубку-то сдирали!

Димитрий в ярости вскочил:

— Подвергнуть этого пьяницу торговой казни! Провести по всем улицам и на каждой площади бить кнутом, чтоб другим неповадно было безобразничать!

Дюжие стрельцы с остервенением содрали с Липского верхнюю одежду и, обнажив его по пояс, под жалобные стенания поляка потащили с подворья. Толпа с торжествующими воплями двинулась следом. Возле крыльца, кроме охраны и дьяков, никого не осталось. Димитрий поспешно вернулся во дворец. Был он расстроен случившимся — из-за какого-то одного дурака можно поссориться со всеми поляками.

Мрачные предчувствия его не обманули. Не прошло и часа, как в его опочивальню буквально вбежал Пётр Басманов:

— Бунт в Москве начинается!

— Что такое?

— Поляки отбили Липского у приставов и бросились с саблями на москвичей.

— Что же делать, у нас и стрельцов нет?

— Мы бердышами затолкали поляков, благо среди них трезвых не было, в посольское подворье. Но успокоить не удалось. Орут из-за стен, что всех москвичей перережут!

— Выкатить к подворью пушки! — командовал Димитрий. — Я думаю, это остудит их пыл.

Поздно вечером во дворец явились польские офицеры для переговоров.

— Неужели ты, государь, допустишь, — сказал с пафосом герой битвы у Добрыничей Станислав Борша, — чтобы пролилась кровь твоих верных союзников?

— Я не хочу этого! — живо возразил Димитрий. — Ты знаешь, я умею быть благодарным. И одарил вас всех сверх всякой меры. Но к чему это привело? От золота с ума посходили! Каждый вместо одного по десять слуг себе завёл. Пьянствуете, развратничаете! Обижаете москвичей. Как будто в завоёванном городе находитесь! Служить, как принято у нас, не желаете, от поместий отказываетесь. Вам подавай только звонкую монету...

— Когда тебе было тяжело, ты любил нас такими, какие мы есть! — заносчиво произнёс Борша. — А теперь условия ставишь? Мы — свободные рыцари, и наши шпаги охотно купит любой монарх!

— В таком случае я вас не задерживаю, — бросил Димитрий. — Получайте в казне жалованье за полгода и отправляйтесь по домам.

Такого отпора шляхтичи не ожидали. Борша переглянулся с остальными ротмистрами:

— Не боишься, государь, что твой трон без опоры останется? Твои князья только и ждут случая, чтобы нож тебе в спину воткнуть.

— Бог не выдаст, свинья не съест! — сверкнул глазами Димитрий. — Народ меня любит и не позволит покуситься на государя.

Ротмистры удалились, громко ропща на царскую неблагодарность. Басманов, присутствовавший при переговорах, спросил:

— А что с казаками будем делать? Тоже ведут себя как завоеватели.

— Тоже дать жалованье и отпустить на низ. Пусть только Андрей Корела со своей станицей останется. Он славный воин и нам ещё пригодится.

— Если не сопьётся, — буркнул Басманов. — Деньги, что ты ему в награду дал, прогуливает с утра до вечера. За ним вся московская голытьба из кабака в кабак шляется.

— Сопьётся так сопьётся, — вздохнул Димитрий. — Я ему не поп. Пусть живёт как знает.

— Однако поляки правду говорили, — заметил Басманов. — Бояр наших, как они уйдут, пуще прежнего остерегаться надо.

— Что ж, на своих уже не надеешься? — усмехнулся Димитрий.

— Воины они не плохие, — ответил Басманов. — Да вот только поднимут ли руку против своих, русских?

— Маржере здесь? — вместо ответа спросил Димитрий.

— Здесь, за дверями.

— Зови, будем вместе думать, как лучше покой государев охранять.

По знаку Басманова в дверях склонился бравый капитан:

— Слушаю, мон сир.

— Жак, не надоело тебе в капитанах ходить?

— Для меня главное — служение государю, а не чины.

— Однако достойная награда не помешает, как думаешь?

Маржере пожал плечами, не зная, куда клонит молодой царь.

— Назначаю тебя, Маржере, полковником всей моей стражи. Будешь по-прежнему командовать своими пешими стрелками... Как они по-вашему называются?

— Драбанты.

— Вот-вот, будешь командовать своими драбантами и сопровождать повсюду. А во дворце должны нести охрану по очереди две сотни алебардщиков. Есть ли у тебя на примете пара надёжных молодцов?

— Есть, — не колеблясь ответил Маржере.

— Тоже французы?

— Нет, один англичанин — Майкл Кнаустон, а второй шотландец — Альберт Дантон.

— Англичане — нам друзья, — согласился Димитрий. — А шотландцы?

— Шотландцы славятся своей верностью. Многие французские короли имели гвардию из шотландцев.

Ссылка на французских королей убедила царя, и он обратился к Басманову: