Валерий Есенков - Восхождение. Кромвель

В тот день Господь лишь указал на него, Господь дал понять ему и всем англичанам, что отныне он избран, что ему предназначено быть спасителем английского народа, что-то вроде нового Моисея, который избавил народ Израиля от рабства Египта. Отныне в это верили многие. Отныне это твёрдо знал и он сам.

По этой причине Оливер не переменился, не возомнил о себе, однако поведение его изменилось. Он получил власть от Господа и был обязан использовать её так, как повелел Господь. Кромвель видел, что самоотверженно и отважно сражались только индепенденты, сторонники веротерпимости, которую он исповедовал сам, тогда как пресвитериане, сторонники жёстких церковных уставов, повсюду трусили и отступали, а Манчестер и Ливен, их представители, и вовсе сбежали неизвестно куда. И он уволил из своего полка нескольких пресвитериан-офицеров, которых прежде без оговорок принял на службу, и потребовал отстранить от должности пресвитерианина Кроуфорда.

Кроуфорда взял под защиту Манчестера, тоже разделявшего убеждения пресвитериан, готового помириться с королём на условии введения в Англии пресвитерианского богослужения. Немудрено, что в Манчестере, бывшем сотруднике и сослуживце, он увидел неприятеля, тем более нетерпимого и опасного, что он не был его личным противником: по его убеждению, Манчестер стал врагом божественных предначертаний.

Человек сильного темперамента, Кромвель умел держать его в руках и вышел из себя только теперь. Военные ошибки Манчестера были для него очевидны, однако он выступал не против них, он даже готов был их простить:

— В военном деле ошибки командующих лиц неизбежны. Я сам признаю себя виновным во многих из них.

Он видел иные причины, однако всё ещё пробовал убеждать:

— Вы говорите о трудностях? Да, наши солдаты болеют, наши лошади шатаются от скудости корма. Но, сэр, известно ли вам, что французские паписты готовы помочь королю не только оружием и деньгами? Известно ли вам, сэр, что их войска, несколько тысяч солдат, вот-вот высадятся на нашем берегу? Должны ли мы в этих условиях, сэр, прекратить наступление?

Манчестер возразил, громко и грубо:

— Ну, это всего только слухи. Они лишены основания.

Не так думали генералы, понимавшие Кромвеля. В армии давно говорили о французской опасности. Теперь эти слухи усилились. Мало им было наступления шотландцев маркиза Мотроза. Не хватало ещё и французов. Тогда дело парламента будет погублено, погублено навсегда. Короля необходимо разбить до того, как к нему придёт помощь и паписты нападут на них с двух сторон. Они требовали сражения.

Манчестер сжал кулаки, вскочил, закричал:

— Вы требуете разбить монарха? Хорошо! А вы подумали, каковы будут следствия вашей победы? Да если даже мы девяносто девять раз разобьём его, он всё-таки останется государем, точно так же, как и его потомство, а мы останемся его подданными, несмотря ни на что! Если же король разобьёт нас хотя бы однажды, всех нас повесят, наши потомки будут разорены и превратятся в рабов!

Кромвель обрёл хладнокровие. Его правота обнаружилась перед всеми: Манчестер сознательно предавал дело парламента. Он больше не убеждал, возразил единственно из презрения к этому недостойному человеку:

— Милорд, если это действительно так, зачем же мы взялись за оружие? Если нельзя восставать против тирании, нам не следовало вовсе сражаться. В таком случае нам следует без промедления заключить мир, хотя бы на самых унизительных, самых позорных условиях.

Мнения разделились. Пресвитериане поддержали Манчестера. Индепенденты стояли за Кромвеля. Кое-кому принципиальное столкновение мнений представилось обычной перепалкой двух генералов, чуть ли не склокой. Военный совет ничего не решил.

Это был не первый военный совет, который кончался ничем. Прежде Кромвель с этим мирился. Он возвращался к себе неудовлетворённым, ворчал среди своих офицеров, бранил бездельных аристократов, но не предпринимал ничего. Теперь генерал не шутя слышал веление Господа и не мог промолчать, не мог не настоять на своей правоте. Он покинул армию и отправился в Лондон.

Как и многие генералы, Кромвель оставался депутатом парламента. Естественно, Оливер появился на заседаниях нижней палаты. Он тотчас увидел, какие серьёзные перемены произошли за эти полгода среди представителей нации. Ряды умеренных пополнились многими из тех, на поддержку которых он прежде рассчитывал. Они, подобно Манчестеру, предпочитали заключить худой мир, лишь бы не дать индепендентам одержать победу. Оказалось, что шотландцы уже начали переговоры, ставя условием введение в Англии церкви пресвитерианского образца, оставляя в стороне требования свободы личности, свободы собственности и свободы предпринимательства. На их сторону склонялся граф Эссекс, которому претили эти радикальные требования.

Видимо, в течение нескольких дней Кромвель совещался с Оливером Сент-Джоном, своим двоюродным братом, и его сторонниками в нижней палате. В ходе этих совещаний он не мог не прийти к убеждению, что поведение Манчестера не частный случай, не простая ошибка, но выражение единой политики, которую в парламенте и в армии сознательно проводят умеренные. Своим обострившимся чутьём полководца генерал ощутил, что в сложившихся обстоятельствах Манчестер из частного лица превращается в символ и становится главной мишенью, в которую необходимо направить удар, чтобы исполнить предначертания Господа.

Двадцать пятого ноября он представил палате общин обвинительный акт о «нерасположенности графа Манчестера к действию». За плечами были победы, его солдаты, пролитая ими кровь, в душе звучал голос Господа, и он был уверен в себе, как никогда. Твёрдо и ясно перечислил все неудачи парламентских армий в течение нескольких военных кампаний, назвал своими именами бесстыдные просчёты и позорные поражения. После этого перешёл в наступление:

— В этих неудачах и вытекающих из них дурных последствиях граф Манчестер виноват больше всех! Ибо они проистекли не из каких-либо случайных или частных обстоятельств, не из-за простой непредусмотрительности или ошибки. Нет, они проистекли из-за принципиального нежелания его светлости превратить эту войну в нашу победу. Граф сам не раз заявлял, что ему не нравится эта война и что он предпочёл бы заключить мир с королём. Манчестер боится побеждать, боится последнего и решительного успеха. Нынче, когда король появился близ Ньюбери, не было ничего легче, как окончательно уничтожить всю вражескую армию. Я ходил к генералу, показывал ему, как это сделать, просил позволения пойти в атаку с одной бригадой. Другие офицеры настаивали на том же. Генерал решительно нам отказал. Он даже прибавил, что если нам даже удастся уничтожить неприятельское войско, король всё-таки останется королём и скоро наберёт себе новую армию, а мы после первого поражения будем считаться изменниками и мятежниками, которых осуждает закон.