Валерий Есенков - Восхождение. Кромвель

Джон Фелтон умер с достоинством и спокойно. Англия ликовала, восхищалась убийцей и признавала герцога Бекингема достойным именно такого возмездия. Король был возмущён столь дерзким поведением подданных, ведь он лишился любимца, советника, своей правой руки, без Бекингема он почувствовал себя сиротой и предпочёл мстить, однако не одному человеку, а нации. Первым делом Карл исподтишка отобрал у неё те права, которые только что даровал. Его агенты проникли во все типографии, где набиралась или печаталась петиция о правах. Все наборы были рассыпаны, все отпечатанные экземпляры были изъяты и сожжены. Владельцам типографий было приказано заменить это королевское «быть по сему» первым ответом, неопределённым, уклончивым, ничего не решающим, который возмутил представителей нации, после чего петиция о правах была отпечатана всего лишь как пожелание депутатов, без утверждения короля.

Этой подлости ему было мало. Он стремился оскорбить и унизить парламент, разрушить его изнутри; возвратил свою милость доктору Монтегю, которого все ненавидели, назначил на доходное место доктора Меноринга, осуждённого лордами, архиепископ Уильям Лод, ярый гонитель проповедников пуританства, был поставлен на епархию в Лондон, Томас Уентворт, самый пылкий, самый красноречивый оратор, но и самый честолюбивый из депутатов получил титул барона и был принят на королевскую службу, за ним последовали Дигген, Литлтон, Ной, Уондесфорд и некоторые другие. Не утверждённые парламентом пошлины взимались ещё неукоснительней, ещё строже, чем прежде, вновь заработали трибуналы, судившие непокорных по законам военного времени.

Не только слепая жажда мести толкала короля на скользкий путь подлога, насилия и вызывающей наглости, он по-прежнему с непоколебимым упрямством рассчитывал на громкую победу под Ла-Рошелью, уверенный в том, что победа заткнёт и самые непримиримые рты. На место убитого Бекингема был назначен граф Роберт Берти Линдсей. Семнадцатого сентября 1628 года третья флотилия вышла из Портсмута и спустя одиннадцать дней была на подступах к Ла-Рошели. Ла-Рошель приветствовала английские паруса праздничным перезвоном колоколов. У осаждённых подходило к концу продовольствие. Измождённые голодом люди понемногу начинали охоту на кошек, собак и мышей. С появлением англичан у них появилась надежда, но она с каждым днём угасала.

Граф Линдсей наткнулся на ту же плотину, которую возвёл в заливе кардинал Ришелье. Несколько дней он простоял перед ней в недоумении и раздумье. Он попытался выманить более слабый французский флот, чтобы разгромить его в генеральном сражении и предъявить осаждающим ультиматум, однако французы уклонились от прямого столкновения. Оставалась единственная возможность — высадить на берег десант и разгромить врага на суше, но, подсчитав силы, он вынужден был отказаться от этой возможности, поскольку против двадцати тысяч французских солдат он мог выставить не более шести тысяч морских пехотинцев.

Собственно, графу Линдсею оставалось только не солоно хлебавши возвратиться к родным берегам. Он был опытный морской волк и попытался хотя бы спасти свою честь. Третьего октября граф начал бомбардировку плотины, пытаясь пробить в ней проход для своих кораблей, зная заранее, что это невозможно. Он бил по плотине, французские пушки палили по его кораблям, причём Людовик XIII вновь обслуживал одну из них простым канониром. В первый же день с обеих сторон было выпущено не менее пяти тысяч ядер. Итог столь интенсивной пальбы был довольно печальным: английские ядра не причиняли французской плотине никакого вреда, тогда как французские наносили неподвижно стоящим английским судам немалый урон. Пальба продолжалась и четвёртого октября. К вечеру сломанные мачты, простреленные борта, разрушенные надпалубные постройки со всей очевидностью показали графу Линдсею, что очень скоро он может остаться вовсе без флота. Утром пятого октября он отправил к великому кардиналу парламентёра. Тот просил пощадить обречённую Ла-Рошель. Ришелье, убедившись в полнейшем бессилии вражеского флота, согласился только на то, чтобы англичане уговорили осаждённых сложить оружие и сдаться на милость законного владыки. Посчитав, что честно исполнил тяжкий долг, граф Линдсей приказал поднять якоря и взять курс к родным берегам. Три недели спустя, прикончив всех кошек, собак и мышей, осаждённая Ла-Рошель отворила ворота. Площади, улицы, общественные места и дома горожан были завалены трупами, причём тела были до того иссушены страшным голодом, что не поддавались гниению. Оставшиеся в живых уже не способны были держать оружие и хоронить умерших братьев по несчастью и вере.

Оливера душило негодование. Коварные выходки короля, провал третьего похода английского флота, падение Ла-Рошели и торжество папистов над приверженцами истинной веры в его страстной душе вызывали бессилие гнева. Он был призван к активному действию, однако это по-прежнему оставалось для него невозможным. Здоровье стремительно ухудшалось, наконец его худоба вызвала беспокойство родни. К нему пригласили известнейшего лондонского доктора Майерна, своим врачеванием заработавшего крупное состояние, что в глазах многих служило наилучшей рекомендацией. Доктор осмотрел его с должным вниманием и поставил диагноз, уже поставленный бедным лекарем из Гентингтона: крайне подвержен меланхолии, и прописал всё тот же отвар из валерьяны, зверобоя и мяты, которому надлежало привести расшатанные нервы исхудавшего пациента в должный порядок и возвратить ему крепкий сон, радость жизни и аппетит.

Оливер продолжал пить целебный отвар, но едва дождался конца каникул, установленных королём. Заседания палаты общин возобновились двадцатого января 1629 года. Наслышанные о том, до какой степени вызывающе в эти шесть месяцев вёл себя король, представители нации на другой день приступили к расследованию. В первую очередь их волновала судьба петиции о правах. Ими был официально допрошен владелец королевской типографии Нортон. Типографщик показал, что заседания парламента прекратились семнадцатого июня, а уже восемнадцатого он получил повеление заменить утвердительный ответ короля, преступно подделанная прокламация была доставлена в зал заседаний, были подняты протоколы голосования, и все убедились, что монарх тайно, трусливо и подло пошёл на подлог и отменил петицию о правах.

Это казалось невероятным. Карл так низко уронил свою честь, как себе не мог бы позволить и простой дворянин. Представители нации были поражены. Словно стыдясь своего короля, они сняли вопрос с обсуждения и перешли к текущим делам. Первым был вопрос о таможенных сборах. В пользу короля приходилось платить с каждого фунта любого товара, который вывозился на внешние рынки, отчего английские товары существенно дорожали, а положение английской торговли и без того ухудшалось. Стремясь сохранить прибыли и престиж государства, депутаты три раза подряд отказывались вотировать закон о пошлинах в пользу ненасытной королевской казны. На этот раз, не желая вновь и вновь повторять свои доводы, они лишь подтвердили, что такие поборы не имеют законной силы.