Валерий Есенков - Восхождение. Кромвель

Неудивительно, что все независимые, индепенденты, не признававшие пресвитерианскую церковь, в первую очередь стремились к нему и охотно пополняли его эскадроны. Полк стремительно разрастался и к лету 1644 года насчитывал более двух с половиной тысяч драгун. Они были преданы идее свободы, как Господу; одушевлены одной верой и сплочены волей к победе; уважали, любили своего генерала, готовы были безоговорочно, безропотно выполнить любое его приказание.

В середине июня Манчестер и Кромвель соединились с шотландцами, генералом Фердинандом Ферфаксом и Томасом, его сыном, под Йорком, в котором благодушно отсиживался Ньюкасл, и осадили его. У Ньюкасла не было выхода. Рано или поздно его армия должна была сдаться за неимением хлеба и пороха, а потому парламентская армия вела осаду неторопливо и спустя рукава, при легкомысленном попустительстве графа Манчестера, несмотря на страстные протесты Кромвеля.

Попустительство и в этом случае привело к тяжёлым последствиям. В последних числах июня от лазутчиков стало известно, что к Йорку приближается кавалерия Руперта, тысяч до двадцати, в действительности значительно меньше. Состоялся, как водится, военный совет. Самым решительным, самым настойчивым на этом совете был Кромвель. Было решено, в расчёте на нерасторопность Ньюкасла, на некоторое время снять с Йорка осаду, встретить Руперта и разгромить его на походе.

Парламентское воинство двинулось неизвестно куда. Манчестер был главным. Он служил парламенту, но с одинаково скромным усердием мог бы служить королю. Лето было дождливое. Воздух, насыщенный влагой, ограничивал видимость сотней шагов. Манчестер не столько искал неприятеля, сколько блуждал по влажным перелескам и пустошам без руля и ветрил, понапрасну утомляя пехоту и кавалерию. Его блуждания, как и следовало, кончились тем, что принц Руперт провёл свою кавалерию в Йорк без потерь. Манчестер спохватился и, точь-в-точь как Уоллер, пустился его догонять.

Тем временем Руперт и Ньюкасл совещались. Ньюкасл, тот же Манчестер, порядочный человек, но плохой генерал, кропатель лёгких комедий, не любил воевать. Он поздравлял принца с успехом, предлагал в тепле и покое отсидеться в осаде или по меньшей мере подождать подкрепление, которое вот-вот должно подойти. Руперт, тот же Кромвель, только слишком самоуверенный и строптивый, как его дядя король, предлагал выйти из крепости и без промедления и раздумий обрушиться на врага. Ньюкасл уверял, что парламентскую армию раздирают раздоры, что шотландцы и англичане плохо ладят друг с другом, что пресвитериане ссорятся с индепендентами, а Кромвель не в ладах с Кроуфордом. Стоит ли торопиться, рисковать? Того и гляди, они передерутся между собой и сами снимут осаду. Руперт был только рад раздорам в стане врага: они манили его бескровной, лёгкой победой. Ньюкасл увиливал, говорил, что не получал от короля приказа атаковать. Руперт предъявил ему послание дяди, оно показалось Ньюкаслу неясным. Они поспорили о его содержании. Наконец Руперт махнул рукой и вышел из Йорка. Ньюкаслу ничего не оставалось, как присоединиться к нему.

Обе армии встретились на Марстонской пустоши, при Марстон-Муре, как говорят англичане. Холмистая, поросшая вереском, она была мало удобна для маневрирования и быстрых, успешных атак. Почти по середине её тянулся довольно глубокий ров, земляной вал укреплял южную сторону, он разделил обе армии.

В первый момент встречи от неожиданности враги открыли беспорядочную пальбу из мушкетов и пушек. Одному из очевидцев казалось, что воздух как бы превратился в огненную стихию. Это была напрасная трата пороха и свинца, пули и ядра на большом расстоянии не причиняли никакого вреда.

В конце концов генералы одумались, остановили беспорядочную, бессмысленную пальбу и построили армии. На левом крыле парламентской армии встала кавалерия Кромвеля, его тыл поддерживали шотландцы Дэвида Лесли — против него стояла кавалерия Руперта. Центр занимала пехота графа Манчестера, Фердинанда Ферфакса и шотландцы под командой Александра Ливена — против неё пехота Ньюкасла. На левом крыле стоял Томас Ферфакс с кавалерией, набранной в северных графствах, — против него кавалерия Джоржа Норича Горинга. Парламентская армия насчитывала двадцать семь тысяч солдат, семь тысяч кавалерии и двадцать тысяч пехоты. В королевской армии было около восемнадцати тысяч, однако почти столько же или несколько больше кавалерии, чем у противника, в чём было её несомненное преимущество. Рассчитывая решить исход боя мощными атаками конницы, Руперт несколько растянул линию фронта, так что его фланги несколько загибались и угрожали флангам парламентской армии.

Противники сблизились на расстояние выстрела из мушкета. Их разделял только ров. Они могли видеть лица друг друга. У круглоголовых шляпы были повязаны белым платком. Чтобы различаться в бою, кавалеры сняли все украшения, ленты и шарфы. Они стояли в полном молчании.

С утра по небу неслись тёмные тучи. Из них сеялся мелкий, утомительный дождь, мочивший одежду бойцов, питавший и без того влажную почву. Изредка дождь прекращался. Между тучами прорывалось жаркое, летнее солнце и весёлым, радостным светом озаряло зловещие ряды непримиримых бойцов. Из-за попустительства лорда Манчестера где-то затерялся обоз. У солдат парламентской армии не было ни крошки во рту, не было даже воды, приходилось утолять жажду из луж под ногами. Однако никакие лишения Не могли сломить их волю к победе.

«Вы не можете представить себе ту решимость, тот подъём духа, которые были одинаковы с обеих сторон. Все чувствовали, что от исхода сражения зависит исход всей борьбы. Но подумайте, какая разница была в настроениях и верованиях враждующих армий! У них собрались сливки со всей Англии, а у нас был сбор врагов папизма, врагов тирании из Англии и Шотландии. Та и другая стороны решились не давать пощады друг другу. Меч должен был разрубить тот узел, который никакие переговоры в течение ста лет распутать не могли».

День клонился к вечеру. Никто не решался первым ринуться в бой, однако напряжение всё нарастало. Вдруг вскоре после пяти на левом фланге парламентской армии дружный хор мужественных хриплых мужских голосов затянул псалом с обращением «Боже, царь мой!». Это кавалеристы Кромвеля. Им вторили пехотинцы, которых скрывала высокая намокшая рожь.

У многих солдат короля мурашки побежали по телу, так суров и трагичен был этот напев. Казалось, на весёлый лад он настраивал одного принца Руперта. На его молодом лице появилась язвительная улыбка. Он соскочил с коня и, разминая ноги, бросил Ньюкаслу резким, оскорбительным тенором:

— Битвы сегодня не будет. Теперь они будут петь и молиться. Пойду ужинать. Мы нынче и без того прошли достаточно долго.