Анна Емельянова - Фаворит богов

— Возможно, ты знаешь меня даже лучше, нежели я сам себя знаю...

Они неторопливо шли вдоль берега, глядя, как солнечные блики искрятся на воде. На горизонте плыла флотилия трирем, следующих на восток от берегов Кампании. Контуры кораблей тонули в золотистой дымке.

— Я много думал о словах Марии Магдалины, — сказал вдруг Тиберий. — Они звучали убедительно, и мне было явлено чудо... Прежде я видел разные чудеса, но они никогда не имели никакой связи с богами. Например, однажды мне привиделось, что на мне горит туника, а Фрасилл объяснил, что это добрый знак, предрекающий, будто я надену пурпур кесарей.

— И ты поверил Магдалине? — спросила Эварна.

— Как можно не верить увиденному собственными глазами? Но в то же время её вера чужда моему народу, моим традициям. Я не могу принять христианство.

Помолчав минуту, Тиберий остановился и повернулся в сторону моря. Там за горизонтом лежали берега Италии. Там начинался путь в Рим. Но Тиберий по-прежнему не скучал по своему родному городу. Он подумал про Эфес, где выросла Эварна, и впервые его сердце сжалось от сочувствия к ней.

— Ты любишь Эфес? — спросил он.

— Да.

— Но ты отсутствовала в Эфесе много лет.

— Мои братья часто пишут мне на Капри.

— Они не забывают о тебе. А ведь ты с ними не видишься.

— Они хорошие братья, — Эварна с нежностью взглянула на Тиберия. — Им известно, что я нужна тебе.

— Я стал старым. Некрасивым, отвратительным человеком, — он покачал головой. — Мне странно, что ты любишь меня до сих пор. Запятнав репутацию казнями, тиранией, свирепостью, я к тому же утратил свою мужскую привлекательность. Посмотри на меня, о, Эварна. Омерзительное зрелище!

Она положила обе руки на измождённые худые плечи кесаря и привлекла его к себе. Обезображенное болезнью и старостью лицо Тиберия, покрытое пластырями и морщинами, всё ещё отдалённо напоминало ей красивого, белокожего мужчину в расцвете лет, который когда-то изменил её судьбу.

— Любовь не может растаять вместе с утраченной молодостью и красотой, — произнесла она. — Это чувство живёт в нас вечно. Оно заставляет нас забывать пороки и уродства человека, которого мы любим. Поэтому я, полюбившая тебя, прекрасным, роскошным и дерзким, ещё более люблю тебя старым, больным, погрязшим в муках совести и страхах, ибо я прожила рядом с гобой целую жизнь.

— Не заслужил я такой любви, милая Эварна, — пробормотал Тиберий, обняв её. — Не будучи моей женой, ты стала мне ближе, чем были обе моих жены. Поэтому я боюсь за тебя... Что будет с тобой, о, Эварна, если меня убьют?

— Но пока тебя не убили! — заметила Эварна.

— Много лет назад Фрасилл говорил мне, что я погибну насильственной смертью. Я ему верю. Рано или поздно меня убьют, — молвил Тиберий. — И я хочу просить тебя, оставь двор и возвращайся в Эфес. Там ты будешь в безопасности. Новому правителю ни к чему преследовать одну из моих многочисленных шлюх. Обещай, что ты уедешь на родину!

— Обещаю, — ответила Эварна.

Она сказала это лишь потому, что желала успокоить бдительность Тиберия. Она давно перестала серьёзно воспринимать его подозрительность. Ко всему прочему те меры предосторожности, которые принимал кесарь, исключали проникновение к нему убийц, а тирания держала людей в страхе и спасала его от заговоров.

Будущие события подтвердили то, что опасения Тиберия имели под собой основания, и когда позже его действительно убьют, Эварна, покинув Капри, вернётся в Эфес. На родине она и закончит свою жизнь.

А пока этого не случилось, Эварна оставалась с Тиберием. Он слишком ценил её общество. Ему нравилось, что Эварна своим весёлым добродушным нравом смягчала его, а беседы с ней отвлекали от мрачных мыслей.

Возвратившись с прогулки, он приказал прислать к себе Макрона. Ему предстояло оповестить главу преторианцев о принятом им важном государственном решении.

Держа в руках скользкую, шипящую змею, Тиберий рассеянно глядел в её холодные тёмные глаза. Это был аспид — весьма распространённая порода, обитающая в южных странах. Склонив колени пред высокой амфорой, в которую на ночь убирал змею, кесарь чувствовал прохладное дыхание ветра, вырывающегося со стороны террасы.

Вошёл Макрон. За годы службы тот располнел, но сохранил свою стать и осанку солдата. В чёрных волосах его уже появилась седина. Без шлема, в тяжёлом панцире, он поприветствовал кесаря и склонился в поклоне.

Тиберий поднёс змею к своему лицу и усмехнулся. У него было много животных на виллах. Макрон с опаской наблюдал за кесарем.

— Вы посылали за мной, государь.

— Да. Я посылал за тобой, — ответил Тиберий, медленно опустив змею на дно амфоры. — Нужно будет выпустить моего питомца погреться на террасу. Рабы присмотрят за ним, чтобы он не уполз в сад...

— О чём вы хотели говорить со мной? — спросил у кесаря Макрон.

Поднявшись с пола, Тиберий со стоном выпрямился в полный рост. Пройдясь по комнате, он поморщился от сильных болей в спине.

— Чем старше я становлюсь, тем чаще думаю о том, что у римского престола нет наследника, — произнёс он. — Друз погиб. Передавать власть человеку чужой крови я не желаю.

— У вас есть сын Друза — Гемелл, — заметил Макрон.

— А ты уверен, что Гемелл — действительно сын Друза? — прищурился Тиберий. — Ведь эта шлюха Ливилла изменяла моему мальчику! А сажать на престол отпрыска ненавистного Сеяна я не намерен!

— Вы не любите Гемелла?

— Нет.

— Есть ещё брат Германика, Клавдий, — напомнил Макрон осторожно.

Потрогав пальцами пластыри, заклеивающие гнойные нарывы на лице, Тиберий отвернулся к окну. Он мог бы засмеяться в ответ на слова Макрона, если бы не испытывал физических страданий.

— Клавдий?! Мне, конечно, известно, что он много читает и даже пишет книги по истории, но в детстве он сильно болел, и это отразилось на его восприятии мира. Он видит всё немного иначе, чем мы. К тому же он часто бывает настолько погружен в свои мысли, что не замечает собеседников. Клавдий рассеянный и немного сумасшедший. Его считают дураком. Но я знаю, что он не столько глуп, сколько неспособен управлять государством. Его свергнут.

— Но тогда кого же вы избрали преемником? — осведомился Макрон.

Повернувшись к нему, Тиберий вновь усмехнулся:

— Расскажи мне, Макрон, о сыне Германика, Гае.

— Не могу поведать Вам о Гае ничего достойного. Говорят, что нрав его необычайно свиреп, хоть он ещё очень молод. Он умеет притворяться, лицемерить, он завистлив и жесток. Армия его любит. В последние годы он живёт в доме своей бабки, Антонии.

— Умение притворяться — это не так плохо для правителя, — сказал Тиберий задумчиво. — Что же до жестокости Гая, то можете ли ответить мне, в чем именно она выражается?