Татьяна Беспалова - Генерал Ермолов

Горцы палили из ружей. Несколько русских упали с коней. Остальные продолжали уходить от преследования в сторону крепостных ворот. Казалось ещё немного — и вражеская конница настигнет их.

— Эх, что же вы, ребята! — шептал Фёдор.

Наконец с крепостной стены грянул ружейный залп, затем второй, третий, четвёртый. Когда стрельба затихла, поле за спинами русской конницы было усеяно телами убитых врагов. Кони с опустевшими сёдлами в панике топтали тела убитых. Одна из лошадей металась в исступлении, не в силах остановиться. Фёдор не мог оторвать от неё глаз, такими знакомыми показались казаку и изгиб её красивой шеи, и то, как встряхивала она гривой, внезапно меняя направление бешеного бега.

Когда же, наконец, лошадка с разбега перемахнула лафет, заставив пригнуться орудийную прислугу, Фёдор догадался.

— Чиагаран! — закричал он вскакивая.

На несколько мгновений он потерял способность видеть, слышать и дышать. Он чувствовал только, как по щекам потекли постыдные слёзы. Он упал на четвереньки, судорожно хватая ртом воздух. Грудь нестерпимо болела. Наконец ему удалось сделать вдох, ещё мгновение — и он снова обрёл возможность дышать. Но слёзы всё текли, струйками сбегали по усам на подбородок.

— Чиагаран, Чиагаран, — хрипел он.

Тем временем, Бебутов со товарищи снова развернули коней, вернулись к месту схватки, подобрали своих. Крепостные ворота уже захлопнулись за их спинами, когда Фёдор наконец нашёл в себе силы утереть лицо пыльной полой черкески. Алёшка, не скрывая жалости, смотрел на него:

— Эх, говорил мне один солдатик, что ты не в себе, да я не поверил. Думал, врёт деревенщина. А оно вот как...

— Ничего, это всё пройдёт, забудется... — прошептал Фёдор.

— Почему они не разнесут лагерь артиллерией? Неужто на бастионах нет дальнобойных пушек?

— Видать нет ядер для крупного калибра, не хватает пороха. — Фёдор постепенно приходил в себя. Глаза его прояснились, слёзы высохли. Он искал взглядом Чиагаран, но резвая кобылка исчезла из вида.

— Эх, пробраться бы в крепость! Донести, что его сиятельство с обозом на подходе!

Весь день они спали по очереди, чтобы ночью предпринять новую вылазку к вражескому лагерю. Фёдор собрался на дело первым. Пока Алёшка спал, он зарядил пистолеты, отстегнул от пояса ножны Волчка, кинжал засунул в голенище, прочитал короткую молитву, принялся будить Алёшку.

— Поднимайся, знаменосец! Смотри за конями... Ежели чего — тикай к его сиятельству.

Алёшка спросонья не сумел ничего возразить. Пока он тёр глаза, Фёдора и след простыл.

Он крался в зарослях бурьяна, то ползком, то перебегал, низко склоняясь к земле с ружьём наизготовку. Нижнюю часть лица замотал тканью башлыка, папаху низко надвинул на брови. Невдалеке тоскливо перекликалась волчья стая.

«Ах, Алёшка! — размышлял казак. — Ежели дурню придётся в ночи от волков отстреливаться, выдаст себя с головой!»

Лагерь охранялся хорошо. Первого дозорного Фёдор снял с коня, не доходя пятисот шагов до ряда повозок. Снял просто. Обоюдоострое лезвие кинжала, брошенное верной рукой, вонзилось стражу в шею, под затылок. Безжизненное тело с глухим стуком рухнуло в траву. Казак переоделся. Черкеска и островерхая овчинная шапка убитого врага оказались ему впору. Кое-как спрятав тело между поваленными стволами, он двинулся дальше.

Со вторым дозорным удалось договориться.

— Это ты, Фархат? — голос из ночного мрака прозвучал внезапно. Фёдор вздрогнул.

— Я... — ответил казак.

— Салам, Фархат! Поторопись. Тебя ждёт Нур-Магомед...

— Салам, почтенный, — тихо ответил Фёдор невидимому собеседнику и двинулся дальше.

Достигнув ряда повозок, казак залез на облучок одной из них, притворился спящим, прислушался. Где-то неподалёку испуганно блеяла овца, пахло жареной бараниной. Люди сидели возле костров, до Фёдора долетали обрывки слов, тихое пение, монотонный скрежет точила о металл.

Второму врагу пришлось перерезать горло. Сам виноват, подвернулся под руку, словно нарочно искал смерти.

— Зачем сидишь тут? — спросил гневно. — Кто такой?

Фёдор, не шевелясь слушал, как незнакомец взводит курок пистолета.

— Эй, Юсуф! — позвали его из темноты. Любопытный проныра обернулся на голос. Казак обнял любопытного нахчи сзади за плечи, провёл лезвием по шее, почувствовал, как обмякло и отяжелело тело врага. Услышал характерное бульканье — это кровь точками выливалась из узкой раны на шее. Нахчи умер быстро, пистолет его так и не выстрелил, бесшумно упал в примятую траву. Фёдор затащил мертвеца на повозку, поместил под брезентовым тентом между бочонков с порохом.

— Где ты, Юсуф? — властный, низкий голос прозвучал совсем близко.

Зажав окровавленный клинок зубами, Фёдор лёг на дно повозки рядом с мёртвым врагом. Затаился.

— Он недавно был здесь, господин, — промямлил второй голос, так же как и первый, принадлежавший мужчине. Фёдору показалось, что у этого второго не хватает части передних зубов. Казак осторожно приподнял брезент, глянул. Фигуры двоих мужчин были ясно различимы на фоне ярких огней костров. Оба — высокого роста. Первый — в войлочной шапочке, какие горские воины часто надевают под боевой шлем, в кольчуге, перепоясанный мечом. Второй — в папахе и длинном стёганом халате.

— Найди мне Юсуфа, Навруз, — повторил первый. — И ещё: не смейте резать пленных. Нам надо выманить Ярмула из крепости. Покажем ему муку русских воинов... Но где же Юсуф?

— Юсуф! — что есть мочи заорал Навруз. — Нур-Магомед зовёт тебя!

От дальних костров их отозвались хохотом и весёлым улюлюканьем. Нур-Магомед в сердцах огрел крикуна рукоятью меча. Пробурчал сердито:

— Не вопи громко и останешься цел... И ещё, Навруз, хоть, может быть, и напрасно, но надеюсь на тебя в одном важном деле...

— К услугам господина! — Навруз поклонился.

— Отправь сестру убитого урусами Мажита к Аслан-хану...

— Позволю себе напомнить господину, что Аслан-хан Курахский присягнул русскому царю и носит чин полковника в армии урусов...

— Чует, чует моё сердце — не предал Аслан-хан истинной веры. Ведомо мне: что тоскует он во вражеском стане, ждёт и жаждет братской помощи. Отправь к нему девку. Дай ей для Аслан-хана золота столько, сколько сможет унести. И пусть обещает ему ещё и ещё. Пусть она скачет к Шаами-юрту. Мой названый брат, Ахверды, сообщил, что урусы уже там. Уразумел?

Покрытая лохматой папахой голова Навруза склонилась в подобострастном поклоне.

— И ещё, Навруз: не позволяй джигитам без пользы убивать пленных. Умершего пусть схоронят, а оставшихся двоих в положенный срок предадим воле Аллаха!

Всё время до рассвета ушло на поиски одежды. Наконец усталый, но довольный собой, Фёдор сбросил окровавленное тряпье убитого им джигита. От рубахи тоже пришлось избавляться. Вражеская кровь на ней засохла, ткань задубела и царапала кожу. Собственную черкеску Фёдору пришлось надевать на голое тело. Первая осеняя прохлада забиралась под одежду. Высохшие соцветия бурьян-травы неприятно щекотали живот, но Фёдор возвращался к Алёшке и коням счастливым. Аймани жива! Теперь уж он отыщет её, теперь уж он её спасёт!