Борис Алмазов - Святой Илья из Мурома

«И у нас так-то! — думал князь. — Варяги, русы, меря, мурома, чудь, хазары, евреи, а славян и счёт потерять можно: поляне, древляне, северяне, вятичи, радимичи, сербы, хорваты, болгары славянские, греки, словене ильменские, кривичи, аланы, торки, чёрные клобуки... Как всё это в единую державу сплотить? Можно, конечно, один народ оставить, — скажем, одних полян киевских, а остальных разогнать, не пускать в державу; да жить такая держава будет не дольше, чем от рассвета до заката, — слабее слабейшего сделается! Ни в одной земле, ни в одном княжестве державы Киевской один язык не живёт, но пребывают языки многие! Как соединить их, разных, в единое тело?»

В терем, тяжело бухая сапогами, вошёл Добрыня.

— Ну что там, вуйку [11] Вуйко — дядя, брат отца или матери. ? — спросил его Владимир.

И грузный седеющий Добрыня, присаживаясь на лавку, сказал:

— Да поутихло маленько...

Он выпил из княжеского кубка, закусил яблоком.

— Надо единую веру, — сказал он племяннику. — Все в один голос говорят. Единая вера нужна.

— Единая так единая! — сказал князь. — Давай единую веру насаждать.

Он прошёлся по горнице.

— Коли не могут люди богов своих меж собою примирить, давай им единого бога оставим. И будет сим богом — Перун, бог отца моего, бог достойный, бог сильный, воинский! Пойдёшь по городам и весям, а пуще всего в Новгород — оттуда все крамолы идут...

Добрыня ухмыльнулся.

— Чего смеёшься? — спросил князь.

— И мы! — сказал Добрыня. — И мы с тобой из Новагорода пришли в Киев.

— А хоть бы и мы! — подтвердил Владимир,— Новогородцы вечно ковы куют! Неугомоны! Вот и начни с них. Всех прочих богов — долой! Пущай один Перун будет для всей Руси.

— Не отдадут своих богов славяне, — сказал Добрыня. — Кровь польётся!

— Пущай кровь льётся, а держава крепится! — запальчиво сказал князь.

— Ты князь, тебе виднее, — согласился Добрыня. — А наш-то древлянский бог не Перун, а Сварог.

— Да это одно и то же, только имена разные.

— Да нет! Мне тут волхв знающий толковал, да я не запомнил: Хорс и Сварог — одно и то же, а Перун — нет.

— Пущай один Перун главным богом будет, остальные ему в подчинении.

— Вроде как ты — князь, остальные — бояре, — объяснил себе Добрыня. И тут же подумал, что многие на княжеское место норовят. — Тут силой придётся!

— Затем тебя и посылаю! Силой так силой...

— Когда выступать? — спросил, поднимаясь, Добрыня.

— Вот тут поутихнет, и поезжай. Не тяни, а то в самую слякоть да распутицу попадёшь, на полночь ведь поедешь...

Добрыня мешкал.

— Чего ты? — спросил князь.

— Сказывают, к тебе какой-то храбр приехал. Христианин...

— Ну, приехал, так что?

— Сказывают, он Соловья у тебя во дворе зарезал, Одихмантьевича, коего сколь годов взять не могли. Верно?

— Верно.

— Так ведь он Чернигов от канглы освободил и полон распустил.

— Ну и что?!

— А ты его в погребе голодом моришь!

— Не твоего ума дело! — вскипел князь.

— Смотри! — сказал Добрыня, — Он доя смердов — герой! Смотри!

— Я тебе сказывал в Новагород идти, вот и ступай!

— Ты князь, тебе виднее! А только так-то людей верных казнить безвинно начнёшь — не пришлось бы нам опять за море к варягам подаваться!

— Иди! — закричал князь. — Разговорился тута!

— Не ори! — спокойно урезонил буйного князя Добрыня. — А то как возьму хворостину по старой памяти...

Владимир представил, как грузный седоватый Добрыня заголяет его — князя киевского, — и прыснул со смеху.

— То-то и оно, что князь... — вздохнул Добрыня, подходя к племяннику и целуя его в лоб. — А следовало иной раз, ох как следовало бы... Не путно живёшь! Бестолково.

— Полно тебе ворчать-то! Самому тошно!

— Ан не живи так! Раз тошно.

— А как жить? Кабы этих дуроломов плетьми не разогнали, так они бы весь Киев пожгли... Видишь, вона варягов двоих убили! За что? И ты мне убийц сыщешь! — опять превращаясь в прежнего крикливого и взгального князя, закричал Владимир. — Средь бела дня людей режут.

— А ты пои их больше! — тоже повысил голос Добрыня. — Дружина твоя обожралась вся на пированиях. Что ни день — то веселие, что ни веселие — то пьяны суть!

— Веселие руси есть пити! И не можем без того быти! Русь никакого веселия, кроме как хмельное питие, не ведает...

— Пити, да не утшватися! Оне что, и в домах своих пьют? А кто на ловы ходит? Кто невода тащит? Это русь у тебя в дружине пьяна! А небось в лесах да в болотах северных не больно повеселишься. Их тамо новогородцы, да сумь, да варяги мигом окоротят! А тут что русь, что варяги, что хазары-дружинники — все пьяны от безделия! Ан не зря варяг Феодор, коего славянские волхвы намедни убили, говаривал: «Безделие — всем порокам ворота!» Именно так.

— Погоди! — сказал князь. — Скоро в поход пойдём — они утишатся!

— Да они в поход негожие! Они уж и меча не держат! А ты подумай, кто тебе вина заморские возит? Кто хмельные меды во Киеве ставит? Византийцы да хазары! А они спят и видят, как тебя из князей сковырнуть. Ты им и нужен-то, пока дружина есть. Хазарам — чтобы византийцев пугал, а византийцам — противу хазар! Вот ты и болтаешься, как дерьмо в проруби: то туды, то сюды! Надо свою линию гнуть! Своим умом да державой крепиться!

— Эх, Добрынюшка... — только и смог, что вздохнуть сокрушённо князь.

— Вот те и «Добрынюшка», — продолжал ворчать дядька. — У тебя всего и есть к бою гожие, что храбры дружины славянской! Потому что я им ни пить, ни гулять не даю. А и они в шатании: как пошла эта кутерьма — чей бог лучше, — так готовы друг другу глотки рвать! Одни только христиане и служат.

— Они Царьграду служат!

— Не бреши! Они тебе служат! К тебе идут! А ты их вон в погреба содишь! А ну как не зарезал бы этот храбр разбойника Солового, что бы он, помилованный, сейчас творил и с кем? А не помиловать нельзя! Силёнок у тебя, князюшка, нет!

— То и оно, — признал князь. — Не мог я Илью в подземелье не посадить.

— Дак и сади! Морить-то зачем?.. Он тебе ещё пуще меня служить станет.

— Я его помилую, дай срок!

— Он у тебя там ноги протянет е голоду! Он к тебе шёл! Вона какую службу тебе сослужил, а ты его в погребе держишь!

— Пойми ты, старое полено! — закричал князь. — Его тут хазары изведут мигом!

— А уж лучше ты его изведёшь, недоумок! Так, что ли?! — закричал и Добрыня. — Корми его тамо, голова садовая!

— Счас побегу!

— Домашних пошли! Рогнеду!

Князь невесело засмеялся.

— Она и меня-то скоро ядом накормит. Змеюка варяжская! Так бы и удавил!

— Она тебе четырёх сыновей родила!

— Да сыновья-то эти подрастут — на меня в ножи пойдут! Её корень, змеиный, — что Изяслав, что Всеволод...

— А Ярослав? Такой мальчонка золотой! Даром что хроменький!

— Ярослав не воитель будет.