Борис Алмазов - Святой Илья из Мурома

Они построились колонной, во главе стал Илья, как самый сильный и тяжёлый богатырь, справа и слева от него стали воеводы и витязи в тяжёлых доспехах. По команде они подняли коней в рысь.

Полки раздвинулись. Набирая скорость, тяжёлая конница пошла на пролом рядов болгарских. Тяжко застонала под копытами земля. Чувствуя, на какое страшное дело они идут, Бурушка поднялся во весь мах.

Разогнавшись, конница, как стальной таран, ударила в щиты волжских воинов. Напоролись на копья и повалились вперёд кони и латники справа и слева от Ильи. Длинное копьё задело его вскользь по плечу. Собственное тяжёлое копьё Илья уткнул и завяз им в мягком месиве тел, сквозь которое проламывались кони. Раскрутив булаву, Илья бил ею во весь мах по шлемам и головам, по плечам и щитам подъятым; с чавканьем и хрустом опускался железный калдаш! Несколько копий ударили Илью в грудь. От боли у него потемнело в глазах, затрещали сломленные рёбра. Отхаркиваясь кровью, он продавливался вперёд, скорее чувствуя, чем видя, что за ним вламывается в ряды стальной кулак тяжёлой конницы, что в сомкнутых щитах болгар образуется сначала небольшая щель, а затем, как трещина в льдине, разрастается пролом.

С рёвом и стоном в этот пролом, прямо по упавшим коням и ещё живым всадникам, карабкается нарочитая княжеская дружина. Машут длинными мечами старые русы, лезут по залитым кровью щитам и продавленным кольчугам свирепые славянские пешцы, с топорами и калдашами на кожаных ремнях, бьют боевыми цепами и кистенями, стараясь ударить за щит, за которым скрывается искусный и обученный воин болгарский; напарывается на меч или копьё и валится на отступающих пред стеною нападавших болгарская цепь, а по ним, по горам трупов, накатывают новые и новые ряды...

Забрызганный мозгами и кровью, похожий на страшного зверя, словно особой силы невиданная машина, махал палицей Муромец.

Вожи болгарские кричали, указуя воинам, стоящим во второй и третьей линии, как отсечь Илью, оставшегося уже совсем без прикрытия, потому что полегли все, кто шёл с ним рядом и сзади.

— Алла иллия иллия аль рахман, акбар...

От резерва отделились свежие десятки воинов и бегом поспешили к месту прорыва, чтобы своими телами и мечами закрыть пробитуто тяжёлой конницей брешь. Обернувшись, Илья увидел, что за ним болгары смыкают ряды, оттесняя славянских воинов назад.

— Именем Господа и Спаса нашего Иисуса Христа!.. — страшным, звериным голосом прорычал богатырь. И, не переставая отбивать и наносить удары, увидел, как отовсюду к прорыву бегут дружинники с мечами и топорами, многие — отбросив щиты и работая, как лесорубы на просеке.

Развернувшись на хрипящем коне, оборотясь, Илья в одиночку пошёл назад, на почти сомкнувшийся и ладно действующий строй болгарских дружинников.

Болгары дрогнули и на какую-то секунду раздались в стороны. Этого было достаточно, чтобы в образовавшуюся вновь брешь потоком хлынули киевляне. Страшные в своей ярости, со сброшенными шеломами, в окровавленных кольчугах и белых рубахах, они залили собою всё пространство прорыва и стали быстро его расширять.

По команде византийцев и воевод смысленных в прорыв пошли вослед за христианами подоспевшие резервы. И наконец, конные торки слаженно и одновременно ударили по флангам болгар.

Болгарская дружина дрогнула и попятилась к лагерю, но опоздала — между ней и укреплённым лагерем успели прорваться торки.

И пошла резня не на живот — на смерть.

Болгары не думали сдаваться! Последние в сотнях и десятках дрались с тем же упорством, что и первые в самом начале боя, когда исход сражения был неясен. Падая, с рассечёнными головами и отрубленными руками, они всё ещё наносили удары по врагу. Как колосья под серпом жнеца, целыми рядами ложились на землю воины с той и другой стороны.

Бой прекратился, когда воевать стало не с кем...

Илья, прямо на коне, в доспехах, заехал в какую-то невеликую речушку, почерпнул воды, но вода была солона от крови. Чуть умывшись и отдышавшись от горячки боя, он поскакал на зов трубача, игравшего отбой и сигнал сбора.

Конь едва шёл, часто переступая — ибо не было места, куда поставить ему копыта от множества убитых и умирающих, — туда, где воеводы собирали свои поредевшие сотни.

Дружина болгар была изрублена вся. Немногочисленных пленных привели к князю, сидевшему на камне в окружении бояр и думных людей. Владимир внимательно рассмотрел крепких, широкогрудых парней, скуластых и плосколицых, их прочные фигуры, их стать хорошо обученных и выправленных воинов.

Ни страха, ни отчаяния не увидел он в их глазах. Болгары были готовы опять сражаться.

Они стояли плотной кучкой, прижимаясь друг к другу, и как волки глядели на князя. Никто не просил милости или пощады.

— Алла акбар! — вдруг вскрикнул один из них. И остальные ответили хриплым рыком: — Алла акбар!

— Что это означает? — спросил князь.

— Бога своего хвалят, — сказал кто-то из воевод, знавших болгар прежде.

Неловкая тишина повисла над ставкой князя. Вроде бы киевляне победили, но не было ощущения победы, а казалось, будто дружина ударилась в монолитную стену, отвалила от неё кусок, но стена как была неприступной, так и осталась. Неловкость разрядил опытный и мудрый Добрыня.

— Вишь ты! — сказал он князю. — Смотри, князь. Все как есть в сапогах! А у нас полдружины в лаптях.

Князь понял, что имел в виду воевода. Такое войско могла содержать и обучать только очень сильная держава.

— Вижу! — сказал глухо князь. — Станем в другой раз воевати лапотников!

Эта фраза, сохранённая летописцами на века как одна из самых важных, о многом говорила. Ею князь признал независимость и право на самостоятельную государственность Камской Болгарии. Он как бы закрепил не существовавшую прежде, но в битве обозначившуюся государственную границу между собственным княжеством и государством болгар.

Это почувствовали прежде всего те, кто дрался в первых рядах. Если прежде дружина княжеская и ополчение киевское дрались с племенами, то теперь они столкнулись с державою. И держава эта не уступала силою Киеву а может быть, и превосходила его. Сказавши о сапогах и лаптях, князь как бы объяснил свою политику присоединения всего, что стояло на низшей ступени государственного устройства, чем Киев. Столкнувшись же с дружиной Камской Болгарии, он столкнулся с государством если не превосходившим, то равным по воинским и иным возможностям и обогнавшим Киев, бесспорно, в том, что у болгар камских была государственная религия, а у державы Киевской её не было. В первом и во втором (случившемся позднее) походах на болгар Владимир отчётливо понял — он сталкивается с новым народом.

Он сталкивается с тем, о чём думалось и загадывалось ему на будущее: общая для державы религия из людей разноплеменных делает единый народ. В Болгарии такая религия была — ислам, потому и единый народ уже существовал, а в Киевской державе такой религии не было.