Наталья Павлищева - Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод

В остальном зима прошла относительно спокойно, кромешники вроде как одумались, погромов и беспричинных казней почти не было. Власий усмехался: много ли русскому человеку надо? Не убивают ни за что, и тому рад. Сильно, до зубовного скрежета хотелось справедливости, если уж казнят, так хоть за дело. Хотелось, чтобы установились какие-никакие порядки и их не нарушали по своей воле страшные люди с собачьими головами и мётлами у седел.

Но далеко в Польше уже зрел заговор, который тяжело откликнется на Земле Русской. От коварства нет защиты, когда оно становится очевидным, обычно бывает уже поздно.

К чему утруждать себя многими трудами по ослаблению Московии, если достаточно понять нрав нынешнего её правителя, — так рассуждали польский король Сигизмунд-Август и литовец Ходкевич. Когда-то из Литвы в Московию бежало множество князей, они стали верно служить великому князю Иоанну, деду нынешнего. Но времена изменились, и не в лучшую для Москвы сторону. Теперь более привлекательной стала служба в Литве. У царя Ивана, как бы он себя там ни называл, стало слишком опасно, в любую минуту можно попасть в опалу и в лучшем случае угодить в монастырь, а в худшем на дыбу и плаху.

Московский государь подозрителен, недоверчив и кровожаден? Этим надо воспользоваться! И писцы польского короля Сигизмунда и литовского гетмана Ходкевича засели за письма московским боярам. Расчёт был тонким и верным. Первое письмо послано полоцкому воеводе боярину Ивану Петровичу Фёдорову-Челяднину. В Полоцк его сослали в числе тех самых челобитчиков, за которых ратовал в свои первые дни митрополитом Филипп Колычев.

Помимо письма самому Фёдорову, князя просили вручить подобные князьям Ивану Бельскому, Ивану Мстиславскому и Михаилу Воротынскому. Если воевода согласится, то Иван Васильевич получит нового Курбского, что сильно досадит ему. А если нет? Тогда надо постараться, чтобы о послании узнал сам государь московский. Мало того, польский король обращался ещё и к английским купцам из Московской компании, прося ссудить деньгами на мятеж против Ивана Васильевича!

Намерения короля и гетмана были уж слишком очевидными, но в Польше и Литве рассудили верно: не укусим, так хоть испугаем.

Фёдоров не стремился стать новым Курбским, его не манили литовские подачки в отличие от надменного Андрея Михайловича. Опальный боярин переслал все письма не тем, кому просили, а государю. 1567 год обещал стать беспокойным.

Иван Васильевич сидел в палате всего лишь при трёх подсвечниках с тремя свечами в каждом. Для большой палаты этого было явно мало, но со времени переезда в Александровскую слободу он не переносил яркого света, и в царских покоях всегда полумрак. Сначала бояре терялись от этой темноты, но постепенно привыкли, как и к обычаю государя все дела решать почти ночью.

Рядом с царём только двое — ставший любимцем за время опричнины Григорий Лукьянович Скуратов и близкий ныне Ивану боярин Афанасий Вяземский. С ними обсуждал Иван Васильевич полученные от Фёдорова письма. Малюта крутил головой, убеждая:

— Только вели, государь, шкуру с этого Фёдорова спущу, всё дознаюсь. И с Бельского, Мстиславского и Воротынского тоже!

Государь поморщился грубости своего палача:

— Тебе бы всё шкуру спускать... Нет, мы с Сигизмундом в игру поиграем...

— Какую? — это уже Вяземский. Тот заплечные дела не очень любит, иглы под ногти загонять не умеет, хотя Малюта и шутил, мол, научим! Ежели ему предложить на выбор — он кому загонит или ему самому, то вмиг научится! От такой шутки Вяземский бледнел, а государь, будучи в хорошем настроении, хохотал во всё горло.

— А мы ему ответ напишем вроде как от этих бояр!

Вяземский украдкой вздохнул: снова переписка, как с Курбским! И чего государю не плюнуть бы на эти писульки?

Письма были написаны, но не отправлены, привёзший их из Литвы Иван Козлов до времени задержан. Только Фёдоров ответил без помощи царя. А с английским послом Дженкинсом у государя состоялся тяжёлый и не совсем приятный разговор.

Посол всего неделю как прибыл, разобраться во всём толком не успел, как ему вдруг пришло приглашение в ночи прибыть на беседу к Ивану Васильевичу в опричный дворец, но без обычных сопровождающих и тайно. Он даже мрачно пошутил в ответ:

— Моя очередь настала?

Присланный гонец, ничего не знавший о содержании грамотки, которую привёз, недоумённо уставился на англичанина. С чего бы беспокоиться? Англичан государь жалует уж куда больше своих собственных людишек...

Иван Васильевич встретил посла сам и, махнув рукой, предложил следовать за собой. Нельзя сказать, чтобы Дженкинсону очень понравилась такая таинственность. Что, если и он не вернётся, как многие русские до того? Но англичанин зря беспокоился, царь не только не собирался расправляться с ним, но и доверил настоящее тайное дело.

Они довольно долго шли тайными переходами, наличие и длина которых по-настоящему поразили Дженкинсона. Говорили всё так же в полутёмной комнате, в какой части дворца и вообще во дворце ли, англичанин не мог бы с точностью сказать. Кроме него, в разговоре принимал участие только князь Афанасий Вяземский.

Для начала Иван Васильевич сообщил о письмах короля Сигизмунда со словами об английских купцах. Глаза царя впились в лицо посла, он следил за каждым движением глаз англичанина. Тот смог выдержать пристальный тяжёлый взор московского царя. Видимо, довольный этим, Иван Васильевич усмехнулся:

— Понимаю, что всё это козни польского короля, чтобы возбудить подозрения царя к английским купцам и обвинения чиновникам в измене. Без Курбского не обошлось, его рука видна в этом изменном деле.

Дженкинсон мысленно усмехнулся этому пристрастию Ивана Васильевича к пререканиям с беглым князем, но виду не подал, до Курбского ли ему? За английских купцов попробовал вступиться, но государь и слушать не стал, махнул рукой:

— Сам ведаю, что это козни, чтобы расстроить нашу дружбу. Потому и вспоминать не хочу.

Дженкинсон уже начал гадать, чем же тогда вызвана такая секретность и вообще почему он во дворце уже после торжественного приёма. Всё разрешилось неожиданно, государь вдруг принялся говорить то, чего посол никак не ожидал. Иван Васильевич просил английскую королеву Елизавету... дать ему убежище в Англии в случае какой беды! Причём предлагал договориться об убежище обоюдно, мол, и он готов предоставить королеве свои дворцы и гарантировать безопасность, если на то будет необходимость.

Вот тут Дженкинсону понадобилось всё его умение держать лицо, потому как очень хотелось открыть рот и не закрывать его довольно долго. Конечно, он ни в малейшей степени не принял всерьёз предложение королеве бежать в беспокойную Московию, но просьба государя о приюте в Англии сказала о многом.