Наталья Павлищева - Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод

— Что же ты, князь Андрей, не едешь по приказу своего государя, которому крест целовал?

Сам государь сидел на краешке трона, болтая ногой и разглядывая шитый серебром кафтан ближнего рынды. Его меньше всего интересовал приезд дяди, и очень хотелось, чтобы это скучное сидение скорее закончилось, потому как они с братом Юрием не достроили крепость в своей опочивальне. А ну как братец порушит всё без него? Но мальчик хорошо знал, что если ослушается мать, приказавшую сидеть смирно, то та сама разрушит построенное и прикажет всю неделю не давать сладкого. С ней не поспоришь, её вон как все слушаются!

— Недужен был, государь, — на свою беду, князь Андрей обратился к скучавшему племяннику, вместо того чтобы заглядывать в лицо его матери. Глаза княгини Елены снова злобно сверкнули: этот дурень так и не понял, кто правит Московией?! Ну так пусть хорошо подумает над этим в темнице!

Когда рынды попытались скрутить за спину руки князю Старицкому, тот возмутился, повернувшись к Телепнёву:

— Иван Фёдорович, ты же обещал мне ласку от правительницы?!

Тот лишь руками развёл, а сама Елена сердито сверлила взглядом на любовника:

— Я таких обещаний не давала! За меня обещаешь, князь Иван Фёдорович?!

Телепнёв потушился, всё так же виновато разводя руками. Будь в это время в палате кто чужой, увидел бы его муть заметную усмешку, но княгиня постаралась, чтобы чужих не было, ни к чему им слушать родственные разборки. А Телепнёв... какой же он чужой?

Князь Андрей Старицкий был закован в железо и брони и в темницу, якобы за непослушание и желание убежать в Литву. Его привычно уже уморили голодом, не решившись просто казнить. Елена не оставила на воле и семью князя Андрея — княгиню Ефросинью и маленького Владимира, их тоже заточили в темницу. Глинской особенно хотелось уничтожить непокорную княгиню Ефросинью, которая не скрывала своего неверия в способность великого князя Василия родить сына. Но убить всех Старицких Елена не могла, слишком многие в Москве оказались недовольны. Боясь бунта, правительница смирилась, но злобу в душе держать не перестала. Князю Андрею не суждено было выйти из темницы, а вот его жена и сын всё же после смерти Елены Глинской оказались на свободе, их уничтожит через много лет царь Иван, получивший урок обращения с родственниками от матери...

А бояре получили другой урок — стало понятно, что эта красавица не остановится ни перед чем или кем, пойдёт вперёд, устилая путь трупами, если это понадобится... Княгиня подписала себе смертный приговор, слишком опасно оставаться рядом с женщиной, не пожалевшей малолетнего племянника.

В последний год жизни Елена много и тяжело болела, мать маленького государя словно подтачивало что-то изнутри... Она вдруг принялась ездить по монастырям, точно замаливая какие-то грехи. Может, так и было?

Луна расписала пол дворца сквозь разноцветные оконца разводами. Зрелище полной, жёлтой с красным отсветом луны было немного жутковатым, рука сама тянулась совершить крестное знамение: «Свят, свят...»

Чуть воровато оглянувшись и убедившись, что его никто не видит, Телепнёв толкнул дверь княжеской опочивальни. Давненько здесь не бывал, Елена всё по монастырям, по богомолью, а он старается куда-нибудь из Москвы с войском уйти. Что-то рановато княгиня взялась грехи замаливать, ещё сколько их впереди...

Елена лежала бледная, жалкая в своей немощи. Такой её Телепнёв никогда не видел. Глинская, наверное, и мужу не показывалась со сна или в болезни, Иван если и видел её нагой, то только в полутьме, а чтоб вот так — без румян и белил — никогда. Сейчас на ложе лежала женщина такая, какая она есть на самом деле, а потому сразу постаревшая на десяток лет и сильно подурневшая. Брови без краски оказались совсем блёклыми, синюшные губы вытянулись тонкими ниточками, куда-то девался нежный румянец со щёк.

— Недужная я, Ваня, — голос был слаб, только глаза лихорадочно блестели. Елена впервые ждала от любимого сочувствия, а он смотрел и думал совсем о другом. О том, что столько лет отдал этой женщине, погубил свою душу, потерял любовь жены Любушки, опорочил своё имя... Для чего? Ради призрачной власти рядом с ней, которой никогда и не было? Все эти годы он попросту боялся за свою жизнь и жизни жены и детей. Сначала потому, что уничтожить мог великий князь Василий, стоило тому только захотеть. Потом сама Елена, если бы не угодил.

Иногда Телепнёв размышлял: догадывался ли о приязни своей жены к красивому воеводе сам Василий? Не может быть, чтобы не замечал, ведь умён. Тогда почему ни разу виду не подал? Князь даже перед смертью не обмолвился ни словом.

Елена протянула к нему слабеющую руку, зовя сесть рядом. Телепнёву было настолько неприятно видеть красавицу без её всегдашних ухищрений, что он боялся выдать себя взглядом. Чуть смутившись, пробормотал:

— Войти могут... Что подумают?

Княгиня всё поняла, горько усмехнулась:

— Когда это ты о таком заботился? Помру я скоро, Ванн. Недолго уже осталось...

Тот возразил:

— Что ты! Не смей даже о том думать!

Голос прозвучал фальшиво, это добавило страданий Елене, она снова горько усмехнулась:

— Вот и ты лжёшь! Лекари все говорят, что по весне встану, да не верится. Внутри всё словно выжжено, почернело. На кого дети останутся? Малы ещё... — Она говорила уже не для любовника, скорее просто для себя, понимая, что Телепнёв ей ничем помочь не может. Да и кто-то другой тоже. — Что с детьми станет, как бояре верх возьмут?

Чтобы хоть что-то сказать, Телепнёв бодро возразил:

— Ивана на княжение венчали же, он великий князь.

— Какой он князь, дитё совсем! Станут его бояре воспитывать, совсем никому не будет нужен. А за ним глаз да глаз требуется, нрав у Ванюши тяжёлый, его если не держать да не лелеять, много бед натворит... — И вдруг она даже приподнялась, глаза расширились: — А ты помнишь, что сказала Соломония мне тогда?

Телепнёв уже подзабыл и саму поездку, потому не сразу кивнул. Княгиня ждала, но не выдержала и напомнила:

— Что я сына рожу, у которого руки по локоть в крови будут! Которого вся Русь проклянёт! Это про Ваню, про него!

Обессиленная княгиня отвалилась на подушки, а Иван досадливо крякнул:

— Да что ж ты на сына-то! Мало ли чего старица скажет? Она вон и про своего говорила, а где он, где?

Глаза Елены неподвижно уставились в потолок, потом она перевела взгляд на Телепнёва и вдруг отчётливо произнесла:

— Жив он! Душой чувствую, что жив. Сколько ему ныне? Ивану осьмой, значит, её Григорию двенадцать? — Княгиня снова приподнялась, глаза безумно забегали по сторонам, руки вцепились в край постели, голос хрипел: — Пошли в суздальских землях поискать таких мальчиков! Его Шуйские прячут, жив он! Найди, слышишь, найди! В цепях приведи, чтоб здесь, передо мной валялся! Сама хочу с него шкуру спустить! Сама хочу ему глаза выцарапать! И ей тоже! Всех мальчиков такого возраста! А ежели его в Суздале не найдут, то по всей Руси ищи! Всех от десяти до тринадцати лет жизни лишить! Всех!!!