Валерий Осипов - Подснежник

Всего было разрушено в тот день в Ростове семь (из девяти) полицейских частей. Заодно, под горячую руку, разнесли и квартиры полицмейстера и нескольких квартальных. Нигде никому не было оказано никакого сопротивления. Все полицейские — городовые, приставы, околоточные — кто как сумел покинули город. Городские власти, потрясенные невиданным взрывом негодования простого народа, не знали, что и делать. Опасались, что не удастся отстоять банк и острог, в котором сидело несколько политических. Полетели срочные телеграммы в Новочеркасск и Таганрог с просьбами выслать казачьи воинские соединения, а пока…

А пока город целый день был в руках «бунтовщиков».

Жорж Плеханов, случайно оказавшийся свидетелем однодневной ростовской «революции» (так потом окрестили эти события), был поражен всем увиденным. После «сонной» жизни в Саратове ростовское «разнесение полиции» было похоже на весенние события в Париже во времена франко-прусской войны, о которых он столько слышал, когда был в Париже у Лаврова.

«А может быть, прав был Александр Михайлов, — думал Жорж, глядя на один из разрушенных полицейских участков, — когда говорил мне о том, что не надо пренебрегать пропагандой среди саратовских ремесленников? Если крестьяне начнут революционное выступление, рабочие города всегда окажут им поддержку. Да еще какую! Ведь у них уже есть опыт „разнесения полиции“. Значит, сейчас все дело в том, чтобы, несмотря ни на какие сложности, несмотря ни на какие жертвы, продолжать социалистическую пропаганду в деревне, готовить мужика к противоборству с правительством и властями».

Когда прибывшая в Ростов специальная комиссия министерства внутренних дел по расследованию «однодневных беспорядков» начала широкую полосу арестов среди местной радикальной интеллигенции, Жорж со своими подложными документами поспешил скрыться из города.

Путь его лежал в казачьи станицы.

Через несколько дней он пришел в станицу Луганская, где по дошедшим до землевольческих кругов слухам, происходили самые острые столкновения казаков с земскими начальниками. (В Ростове надежные люди дали ему адрес к местному учителю — народнику.) Пожив немного в доме учителя, Жорж попросил созвать вечером наиболее готовых к агитации казаков. Пришли три человека. Сели вместе с учителем в горнице, завернули каждый по толстой «козьей ноге», задымили самосадом, обсуждая хозяйственные дела, изредка задавая вопросы «вообще» о жизни.

Жорж вошел из соседней комнаты как бы случайно. Поздоровался. Хозяин представил его как земляка, дальнего родственника. Казаки хмуро из-под вислых чубов оглядели «родственника», промолчали.

— Не помешаю? — спросил Жорж, присаживаясь к столу.

— Садитесь, садитесь, — улыбнулся учитель, — не помешаете. Все свои.

— Это хорошо, когда все свои, — улыбнулся в ответ Жорж. — Всем бы людям так надо жить, как свои со своими.

Казаки, окутываясь клубами дыма, смотрели на него выжидающе.

— Про беспорядки в Ростове слыхали, станишники? — спросил Жорж.

— Маленько слыхали, — ответил самый старший казак (фамилия его была, как выяснилось в дальнейшем, Кандыбин). — Говорят, полицию малость тряханули.

Жорж подробно рассказал обо всем, что видел сам. Казаки слушали с интересом, качали чубатыми головами.

— Чего же теперь будет энтим, которых заарестовали? — спросил второй казак, все называли его Филатыч.

— Сибирь будет, чего же еще, — уверенно сказал Кандыбин. — Царь таких шуток не любит.

— Особливо когда казенное имущество разграбляют, — вступил в разговор третий казак (его звали Кирьян). — Раз руку на казенное поднял, готово дело — полезай в хомут. Да не в ременный, а в железный.

— А ведь у вас в станице, кажется, тоже руку на казенное подняли? — поинтересовался Жорж. — И вроде бы обошлось — никого в Сибирь не отправили.

— А почему не отправили? — прищурился Филатыч. — А потому, что слабину мы дали. Отдали лес казне, ну промеж ног схоронили, вот нас и помиловали.

— Да как же его было не отдать, лес энтот? — возвысил голос Кандыбин. — К ногтю прижали, тридцать душ казаков в острог засадили, куда же ты денешься? Лес — он хоть кормит, да там одни пеньки да деревья. А тут все же люди за решеткой сидят, кумовья, да сватья, да шабры, да племянники — родная все же кровь, как ее не пожалеть? Вот и отдали лес — пропади он пропадом! — подписались против самих себя в пользу дяденьки.

— А вы не могли бы рассказать поподробнее, как все дело было? — попросил Жорж.

— Дело было очень просто, — начал было учитель, но Жорж знаком руки остановил его, как бы давая понять, что хочет услышать всю историю о лесе от самих казаков.

— Оно как было, — наморщил лоб Кандыбин, — приезжает, значит, из города землемер, то есть таксатор, собирает весь народ на площади около церкви и объявляет: весь ваш лес, господа станишники, по царскому указу, то есть по леформе, будет теперь разделенный на тридцать равных участков. Каждый год рубить можно только на одном участке — на остальные не моги ступить ногой. Скотину пасти в лесу нельзя. Бабам по ягоды ходить нельзя. Кому сколько надо дерев повалить, иди к атаману, спрашивай дозволения…

— А раньше рази так было? — вмешался Кирьян. — Раньше свободно было. Куда топор и пила ходили, туда и казак за ими шел и рубил сколько душа пожелает, сколько для хозяйства надобно.

— А скотину куда девать? — вступил в разговор Филатыч. — У нас кругом леса, к самим базам подступают, сам видел небось. В поле гнать скотину — каждый день пятнадцать верст туда да пятнадцать обратно, — рази это по-хозяйски?

— Мы ить как живем? — неожиданно злобно и громко выкрикнул Кирьян, вытаращив глаза. — Вышла свинья за ворота — она уже в лесу! Вот те и потрава, плати штраф казне, потому как в лесу пасти нельзя!

— Погодь, Кирьян, погодь — не встревай, — поморщился Кандыбин, — дай по порядку все обсказать… Одно слово, объявил нам все это таксатор, кто леса у нас в пользу казны отымают, — с тем и ушел к атаману водку пить. А напоследок наказал выставить ему завтрашний день тридцать человек казаков, чтобы, значит, вести через лес тридцать просек, делить лес на тридцать делянок… Одно слово, ушли они с атаманом, а станишники, конечно, не расходятся. Стоят — головы чешут. Вот те раз, говорят, сегодня лес отымают, а завтра озеро отымут — рыбки уж не половишь без спросу. А послезавтра чего? Ложись и помирай…

— Ты не совсем правильно объяснил, Кандыбин, — смешался учитель, хозяин дома. — Лес не отнимали совсем, а делили на тридцать частей. И каждый год можно было пользоваться только одной тридцатой частью…

— Да как же не отымали?! — снова закричал горячий Кирьян. — Как же не отымали?.. Значит, топчись вся станица цельный год на одной деляне, а остальные двадцать девять не моги трогать, так? Ими казна цельный год владеть будет — так или не так?