Кейт Мэннинг - Мoя нечестивая жизнь

– Он вернется.

– Заявится с подарком, – сказала Грета, робко улыбаясь. Ей явно стало лучше. – Ein kleines Schmuchstück [69].

– Не говори так. Не говори мне про Schmuchstück.

– Все так делают.

– Нет, не все, – отрезала я.

– Ладно, запомню.

– Да уж запомни, – сказала я сердито. – Уж будь добра. – Но от ее печального взгляда мне сделалось стыдно. – Прости меня, милая.

А что, если Грета права? Что, если прямо сейчас он развлекается? С какой-нибудь Schmuchstück. Прямо сейчас. Я выливаю горшок в канализацию, наполняю таблетками склянки, а он нашептывает нежности в ее ушко. Тянется к ее накрашенным губам… Демоны ревности уже вовсю малевали мерзкие свои картины в моем мозгу, сводя меня с ума.

Дни шли. Моя подруга и пациентка Грета не умерла. Она поправилась, привела себя в порядок, расчесала волосы и стала похожа на себя былую. С наслаждением играла с Вилли и Аннабелль. Втроем они ползали по полу, стуча ложками по мискам. Отмытые волосы Вилли оказались почти белыми – светлее, чем у матери. Грета сказала, что отец Вилли – высоченный швед. Она пела детям песенки, называла их Liebchen [70], пекла для них маленькие сахарные рулетики – кугель и доводила меня до белого каления тем, что лузгала семечки и шелуха валялась по всей квартире. Я прямо кипела от злости.

Чарли явился на четвертый день, к обеду.

– Приивеет, – протянул он. – Как дела, дамы?

Белль повисла у него на шее, он покачал ее в воздухе, расцеловал. Грета оставила нас одних, уведя малышей в детскую.

– Скучала по мне? – спросил Чарли.

Я и не подумала прекратить шинковать капусту.

– Миссис Джонс, я задал тебе вопрос. Ты скучала по мне?

– Ты где был? – Мой нож ожесточенно стучал по разделочной доске.

– В Трентоне, штат Нью-Джерси. Заключил контракт на продажу твоего снадобья с одним агентом. Половина нам, половина – ей. Та к что не надо смотреть на меня с такой злостью, миссис Джонс.

– Тебя не было четыре дня!

– Всего-то четыре дня. Тьфу.

– А на самом деле где ты был?

– Я же сказал. Подписал бумагу с агентом в Трентоне.

– И какие еще ты там подписал бумаги?

– Ох и ревнивая ты кошка. Какая разница, где я был. У меня в доме открыли больницу для шлюх, так что мужчине здесь не место.

– Твои слова, не мои.

– Кто бы посмел обвинить меня, даже если бы я искал уюта в другом месте, – взвился Чарли. – Хотя ничем таким я не занимаюсь. Вместо этого твой благоверный спал на жесткой лавке железнодорожного вагона, даже не сняв башмаков, и ел в чудовищном трактире. И вот вернулся домой. И я спрашиваю: скучала ли ты по мне? Ты строгаешь клятую капусту, как будто это моя голова.

Не говоря ни слова, я направилась в спальню. Чарли последовал за мной со стаканом виски в руке. В комнате содрал с себя рубашку. В глаза мне бросились старые шрамы на спине, словно напоминая: я не единственная сирота на этом свете. Похоже, недоверие у нас в крови. Подозрения во мне не утихли, и я приготовилась к дальнейшим спорам.

– Я не прогоню Грету, – сказала я твердо. – Если это то, чего ты хочешь.

– А почему я должен этого хотеть?

– Ты ведь объявил, что у нас не больница.

– А у нас больница?

– Может быть. Им с Вилли некуда податься.

– Ладно, пусть живут, – пожал плечами Чарли. – Пристроим Грету к делу, будет готовить таблетки. Уж лучше, чем на панели шляться.

Этим он меня обезоружил – вместо того чтобы ссориться, Чарли предложил устроить жизнь моей подруги. А затем отправился в гостиную, прокричал, что прибыл голодный лев, рухнул на пол и зарычал:

– Какие вкусные детишки тут на ужин!

Чарли больше никогда не упоминал о случившемся с Гретой. И на Гринвич-стрит вернулись мир и спокойствие.

Для Греты и Вилли поставили кровати в просторной детской, Чарли слова против не сказал. Дети носились по квартире, как маленькие щенки, путались под ногами. Засыпали, взявшись за руки, – прямо там, где их сморил сон. Если Грета ласкала сына, то Чарли учил его боксировать и подкидывал в воздух. Вилли звал его дядей, а меня тетей. В нашей квартире поселились шум и веселье, утихавшие, когда Чарли уезжал в очередную деловую поездку (по его словам), в какой-нибудь Нью-арк, с очередной партией «Лунного средства Мадам Де Босак».

– Мне кажется, лекарство – это предлог, чтобы сбежать от нас, – упрекала я, когда он возвращался через неделю.

– Ага, твое снадобье – моя любовница, – ухмылялся Чарли.

– Ты говоришь это специально, чтобы позлить меня.

– Но ты и снадобье – это же одно целое. Ты моя жена и вместе с тем моя любовница, миссис Джонс.

Мне не нравился этот ответ, очень уж он был заумный. Вскоре Чарли опять уезжал, на этот раз в Бруклин. Пока он трудился, расширяя наше дело, я проводила дни на кухне, служившей нам фабрикой. Я разрывалась между приготовлением лекарства, стиркой и плитой, на которой кипел суп, а вместе с ним закипала и я. Но теперь у меня была помощница.

– Я шастлива, что помогаю тьебе, – сказала Грета, когда мы с ней приступили к изготовлению таблеток.

Я показала ей, как вытрясать черные крошки спорыньи из колосьев, как перетирать их в порошок. Научила отмерять магнезию, сворачивать смесь в трубку, как посредством пресса разрезать трубку на таблетки. Грета оказалась старательной и смышленой. Она наполняла склянки с такой истинно немецкой скоростью, что мы за два месяца удвоили продажи. Грета радовалась небольшой зарплате, которую мы ей платили, а еще больше – комнатке, что мы сняли для нее этажом ниже.

Однажды утром Грета внезапно прервала работу:

– Без вас я бы восьмой месьяц бродийла по улице. А уше зима.

– Прошло уже восемь месяцев?

– Прошло и умерло. Я бы тоше умерла. – Она обняла меня: – Спасибо за все.

Но это оказалось не все. Однажды Грета ходила на рынок и вернулась с проституткой по имени Сесиль, на вид явно больной. Нос у Сесиль был красный, как будто отмороженный, белки глаз в багровой сеточке сосудов. С первого взгляда я определила, что ей надо.

– Нет, – сказала я Грете.

– Экси, послушай.

– Нет, я сказала.

Грета оттащила меня в сторону и принялась уговаривать, а ее несчастная товарка притулилась у жаркой печи. Малышка Аннабелль глаз не сводила с гостьи.

– Привет, леди, – подступила моя дочь к шлюхе, а та уронила слезу.

– Леди плачет, – сказала Аннабелль, и была совершенно права. Леди плакала.

– Ей негде жить, – прошептала Грета.

– Я сказала – нет.

Женщина, стоя у печки, смотрела на нас с Гретой. Из-под шляпки у нее выбилась сальная прядь.

– Экси, – продолжала упрашивать Грета.

– Это не мое дело! Ты моя подруга, и я пустила вас с Вилли. Но это не значит, что ко мне должен ломиться весь город.

– Она умрет на улице, зимой, ешли ты не поможешь ей!

Вид у Сесиль был прежалкий, но она просительно улыбнулась и пролепетала: