Кейт Мэннинг - Мoя нечестивая жизнь

Новый дворец Джонсов на Пятой авеню, угол Пятьдесят второй улицы, рос не по дням, а по часам. Каждый уик-энд мы отправлялись посмотреть, как продвигается строительство. Чарли любил обсудить архитектурные детали, а я всерьез интересовалась внутренним убранством: отделкой, шторами, драпировками. За консультацией в этой сфере я обратилась к миссис Кэндес Уилер, которая вместе с мистером Льюисом Тиффани [90]основала Общество декоративных искусств.

Мисс Уилер консультировала владельцев самых изысканных дворцов в городе по всем аспектам декорирования.

– Любая женщина сможет оформить свой дом элегантно и со вкусом, главное – применять правильные материалы, – объясняла она.

Да уж, правильные материалы. Воистину так. В четверг мы отправились в «Дювин Импорт» и потратили больше десяти тысяч на objets из Европы и обстановку. Купили столы и стулья, вазы, скульптуры, картины, канделябры и прочие занятные вещицы, например каминный экран берлинской работы, выполненный из бисера, бюст первого президента Джорджа Вашингтона и бюст Бенджамина Франклина, которого Чарли уважал за «Путь к изобилию» [91]и изобретение громоотвода.

– Надеюсь, ты сама больше не выступишь в роли громоотвода, – сказал мне Чарли, когда мы рассматривали наши приобретения. – Ради нас всех.

– Я тоже на это надеюсь, – ответила я серьезно, и он улыбнулся и подмигнул.

Он опять стал Лучезарным Чарли: деньги текли полноводной рекой, жена и дочь в безопасности под одной крышей с ним. Томбс превратилась в кошмар из давних снов, газеты давно забыли обо мне, благо было о чем писать: убийство Сары Крейн, шлюхи с Принц-стрит; скандал с Джозефом Поттсом, книготорговцем, чья лавка торговала книгами с такими непристойными названиями, как «Похотливый турок». Я уже не вздрагивала при виде кричащих заголовков на первых полосах.

Как-то в субботу мы всей семьей отправились в магазин А. Т. Стюарта, чтобы приобрести давнюю нашу мечту. В отделе света Аннабелль была очарована сиянием ламп из цветных кристаллов. А мы с Чарли заказали самую большую люстру, какая только когда-либо была в городе Нью-Йорке, истинную Королеву Люстр знаменитой компании «Сваровски», прибывшую прямиком из Австрии, – невероятное сооружение из сотен хрустальных висюлек, сплетавшихся в затейливые гирлянды. Я с трудом сдержалась, чтобы не погладить эту сверкающую тысячью бликов роскошь. Моя собственная хрустальная люстра.

– Жалко, что ее нельзя съесть, – сказала Белль. – Я бы съела!

Вместе с Белль мы покупали ткани для нарядов: индийский муслин, швейцарский муслин, кембрик и батист, пике и ирландский поплин, а также разнообразные кружева – из золотых нитей и из серебряных, шелковые ленты, бахрому, шнуры и кисти. Мы заказывали причудливые гребни и тончайшие чулки, купили горностаевую муфту для Аннабелль и боа из перьев марабу для меня.

– О, мама! – взмолилась Аннабелль. – Я бы так хотела пойти в школу в этих перышках.

– Интересно, что скажет на это директор миссис Лайл?

– Пусть говорит что хочет. Девочки умрут от зависти!

– Тогда я разрешаю.

Я знала, что мы, Джонсы, лучше многих из представителей высшего общества. И демонстрировала это своими нарядами. Добрая половина учениц школы для юных леди миссис Лайл завидовала моей девочке – дочери сироты. Миссис Лайл после моего возвращения отвела меня в сторонку и прошептала: – Вы должны знать, что наши сердца были вместе с вами на протяжении всех этих тяжких дней.

И все же некоторые особы из школы, разумеется в шелках и бархате, не снисходили до разговора со мной. Так, миссис Паркхерст, словно забыв о своем кровавом приключении в моей клинике, держалась чрезвычайно холодно. А миссис Кэролайн Ван Сэндт и миссис Элеанор Гибсон, с которыми я сталкивалась у школьных дверей каждое утро, в ответ на мое любезное приветствие лишь кривили губы. Старые дуры. Кого они хотят обмануть, прикрывая черной краской свои седины.

Но с другими дамами из высшего света я сошлась довольно близко. Миссис Серена Викенден и миссис Доротея Беккер обеспечивали мне приглашения на самые роскошные балы в городе, наша троица любила дружеские прогулки по фешенебельным авеню, обожала ходить на званые обеды (с мужем под боком, разумеется). Мистеру Беккеру не было равных в висте, а мистер Викенден, которого Чарли считал занудой, обладал обширными познаниями в садоводстве: его отец некогда служил садовником у Вандербильтов. Это Мэттью Викенден посоветовал мне, какие растения лучше посадить в саду нашего нового дома, а его жена Серена восхищала меня, потому что курила сигары наравне с мужчинами. Она обучила меня, как втягивать дым только в рот и не пускать его дальше, и я обожала это – нет, не вкус табака или его едкий дым, но потрясенное выражение, возникавшее на лицах мужчин, заставших меня с папироской. В нашей гостиной бывали самые занятные обитатели Нью-Йорка: теософы, либералы, френологи, парапсихологи и медиумы. И конечно, наши старые друзья – Оуэнсы и остальные философы из гостиной на Либерти-стрит.

В апреле 1878 года настал день переезда. Мы ехали по Пятой авеню в нашем новеньком ландо, крыша была откинута назад, чтобы все видели, как мы сворачиваем с Пятьдесят второй улицы на Пятую авеню, куда был обращен парадный подъезд нашего особняка. Вот он, дворец Джонсов. Широкая лестница ведет к двойной двери, арки и своды как у ворот какого-нибудь королевства. Выходя из экипажа с помощью Девлина, нашего нового лакея в ливрее, который подал мне руку в перчатке, я приподняла юбку, показывая восьмилетней Аннабелль, как следует поступать леди. Аннабелль воспользовалась моим примером, ее отец выбрался последним и взял нас за руки.

– Королева Энн, ваше величество, – проговорил он чопорно. – Принцесса Аннабелль.

И повел нас вверх по парадной лестнице. Прохожие за оградой пялились на нас, раскрыв рты. В доме я и сама раскрыла рот. Мы и вправду живем во дворце! И кого волнует, что «Таймс» обозвала наш новый дом пристанищем безграмотной нечестивицы ? Кого волнует, что мой стиль именуют кошмарным, экстравагантно богатым и вульгарным ? И что мне за дело до того, что они в ужасе от моих занавесей, на которых расцветают чудовищно безвкусные цветы ? Прочитав это, Чарли сказал:

– Их пером водила зависть.

Это истинная правда. Но больше всего им не нравился мой кабинет с отдельным входом и скромной табличкой «Женский Доктор».

На верхней площадке парадной лестницы пол был из мраморной мозаики. Ту т лестница изгибалась, словно выставляя напоказ роскошные перила из эбенового дерева, мерцающие в сумраке, точно шоколад. Чарли остановился, расправил плечи. Аннабелль захлопала и закружилась, так что ее юбки взмыли колоколом.