Юрий Торубаров - Иван Калита

— Сходитесь!

Медленно сближались казаки. Ряды ломаются. Вот первые удары. Кто-то сбит с ног. Кто-то вытирает кровавые сопли. Всё смешалось, словно в казане. Начали выползать из боя покалеченные. Но ни стона, ни жалобы. Кто снегом лечится, кто горилки просит. Но растёт ожесточение. Начинают выделяться бойцы, вокруг которых образовались группки бойцов. Одну из них ведёт Андрей. Недаром он старался, учась то у Алима, то у Курбата. Старые казаки знали, чему и как надо учить. Когда надо пускать в ход силу, когда ловкость и ум. Вот перед ним верзила-днепровец. От его ударов мало кто из донцов возвращался в строй. Он, как атаманова чайка, прокладывал путь к победе. Но стоп... Залитые яростью боя глаза днепровца не разбирали, кто перед ним. Ещё утром это был друзек, а сейчас — враг. Свистит его кулачище. Не увернись Андрей, ползать бы ему на коленях. Вроде вокруг битва затихла. Всем интересно: устоит атаман или нет. Зорко смотрит Андрей, пока бережёт силы. Но тот, уверенный в себе, точно озверевший бык, рвётся вперёд. Отступает Андрей. Поднимается рёв:

— Бей донца! Бей!

Поощрённый криками, днепровец забывает о своей защите. Наверное, ему представлялось, что ещё один удар, и враг будет повержен. Не торопись, казак!

Противник молод, ловок, да и силён. Но где там об этом думать! Мысль о другом: пусть видят его днепровцы, как он повергнет вражину, и вилюжить он не собирается.

Но всё мажет казак! И получил сильный удар в брюшину. У днепровца перехватило дыхание. Он на мгновение приостановился и заработал другой удар в челюсть. Голова пошла кругом. Но крепок днепровец, крепок! Другой бы свалился. А он стоит как скала. Скала-то скала, да подмытая. Посланец перешёл в наступление. Его молниеносные удары лишили днепровца возможности защищаться. Но нет! Собрав последние силы, с яростным криком бросился он на Андрея. Крепок ещё у него удар. Андрей едва устоял на ногах. Да и у него из глаз посыпались искры. Спасла молодость! Тряхнул он головой, всё встало на место. Но ослаб днепровец, ослаб. Дышит тяжело. Лицо залито кровью. «Бить его надо, бить!» — бьётся в голове Андрея. Нужен только момент. Видно, как изготовился для удара днепровский гигант. Его кулак рассекает воздух. Правда, нет уже в ударе днепровца той скорости, с которой он выбрасывал вначале руку. Андрей успевает увернуться и увидеть незащищённую челюсть. Все силы вложены в удар! Он оказался для днепровца роковым. Отброшенный на несколько шагов, он некоторое время удерживался на ногах. Но подломились ноги, и казак упал на колени.

Затихли днепровцы. Вдруг подскакивает Горкуша. У него лицо в крови, но глаза смотрят весело. Андрей по инерции и с ним готов биться. Да тот не дал ему этого сделать.

— Молодец, донец! — орёт он, обнимая. — Ты Савву завалил! Лучшего бойца!

Потом поворачивается к днепровцам:

— Ну, что, казаки, поздравим атамана!

Куда делась кипевшая в них ярость боя! Вверх полетели папахи. Обнявшись, казаки повалили в корчму. На Андрея днепровцы смотрели удивлённо-почтительным взглядом. Ещё бы! Уложил Савву! А вот и сам он лезет целоваться к Андрею. Как тут не выпить за дружбу? И опять не помнят атаманы, как добрались до куреня.

На другой день отпаивались холодным ирьяном. Под вечер к ним зашёл батюшка поздравить гостя с такой победой. Чувствовалось, что святой отец, не носи он крест, был бы кулачным бойцом. И, судя по его плечам, неплохим. Поговорили о том о сём. Угостили батюшку вином и гуляшом из глухаря, чем он был весьма доволен. Уходя, батюшка спросил у Горкуши, едет ли он в главный кош. Приближался Новый год, а с ним и выборы кошевого.

— Ух! — вырвалось у Горкуши, — совсем из головы вылетело. Завтра же надо ехать. Ты поедешь? — спросил он у Андрея.

Андрею очень интересно было посмотреть на этот обряд, и он согласно кивнул.

Наступил Новый год. Андрею почему-то не спалось. Переживал за нового друзека. Ещё дорогой тот высказал сомнение в избрании старого кошевого. А вместе с ним уходил и он, Горкуша, также судья, писарь, есаулы.

— Сам посуди, — говорил Горкуша Андрею, — за год его атаманства мы ни разу по-настоящему не ходили за зипунами. Перед выборами он сполашился, придумал поход в Африку. Ну скажи, кому такой атаман надобен?

И вот этот день настал. Всё же Андрей заметил, что как ни хорохорился дружок, а спрятать своего переживания он не мог. Андрей подошёл к его лежанке. Горкуша не то спал, не то просто лежал на боку, лицом к стене, притворяясь, что спит. Андрей осторожно сел на его ложе. Тот сразу повернулся.

— Не спится что-то, — сказал Андрей, объясняя своё появление.

— И мне тоже, — признался Горкуша, поднимаясь и усаживаясь рядом.

Андрей, глядя на него, сказал:

— Ты не сумничай, трошки поддадут, да и оставят.

Днепровец захохотал:

— С чего это ты взял, что я сумничаю?

И тут послышался звон литавры. Горкуша поднялся, потянулся. Зашевелились и в коше.

— Пора собираться, — сказал он, — скоро позовут.

Горкуша не ошибся. Политаврщик опять забил в литавру. Когда они вышли, казаки тонкой струйкой сходились на майдане.

— Я пойду к кошевому, — сказал Горкуша и направился к его кошу.

Оставшись один, Андрей не торопясь побрёл дальше. Он остановился, когда понял, что отсюда будет лучше смотреть.

Послышались три удара в литавру. Вышли из курени: кошевой с палицей, наказной, судья с войсковой печатью в кисе, писарь с чернильницей, есаул с малой палицей. Все они прошли на середину, сняли папахи и поклонились на четыре стороны. После этого кошевой прокашлялся и заговорил:

— Ныне, молодцы, у нас Новый год, по древнему нашему обычаю, раздел рекам и урочищам учинять надобно.

— Правильно гутаришь!

— Давай, делить будем! — заорали казаки.

— Пущай батьки подходют! — кричит кошевой.

Куренные выходят из толпы и степенно, не торопясь, подходят к писарю. У него в большом гамане лежат жребии. Делят реки. Затем урочища.

После этого наступил для кошевого самый щекотливый момент. Ему опять надо обращаться к кругу.

— Казаки молодцы! — он старается говорить бодро, уверенно. — Новый год настал, — повторил он, — ныне, може быть, будем нового старшину выбирать? — он смотрит на казачество. — А нас, старых, — он показывает на свою группу, — низвергать, по вашим обычаям?

Круг молчит. Не находится храбрец сказать слово. Но это молчание уже о многом говорит. Кошевой понимает, что сейчас его низвергнут.

Наконец круг зашевелился. Вразвалку вышел рослый казак. На кошевого он не смотрит. На нём потёртый лоснящийся, да вдобавок с дырками, суконник.

— Браты казаки! — голос громкий, сильный, — до чего довёл нас кошевой? Смотрите, как мы пообтерхались! — он трясёт бортами своей одежонки. — Пущай ложить булаву! — и он резко взмахнул рукой, как бы обрубая кошевому путь.