Юрий Торубаров - Далекий след императора

Какое-то время безмолвствовал и Симеон. Потом спросил:

— А брат всё с ним?

Митрополит покачал головой:

— Нет, — ответил он, — брат сейчас здесь, в Москве. Игумен в Богоявленском монастыре.

Симеон, ничего не сказав, поднялся. Взял его руку, поцеловал и кротко попросил:

— Благослови, владыка.

А на другой день Симеон приехал в этот монастырь. Служка, узнав, что перед ним стоит великий князь, со всех ног пустился за игуменом. Когда Симеон Иоаннович подошёл к крыльцу, к нему навстречу вышел рослый, суховатый владыка. Добрая улыбка приободрила князя. Он легко поднялся по ступенькам, поцеловал его руку с длинными тонкими пальцами.

— Прошу, князь! — игумен показал на открытую дверь.

Келья оказалась самой просторной, но скромной. Одр, покрытый серой шерстяной одёвкой [44] Одёвка — одеяло. , льняное подголовье [45] Подголовье — подушка. . В восточном углу — икона с лампадкой, у оконца — столик с двумя ослопами, рядом — поставец с книгами. Другой, у входа, — для одежды. На столике — подсвечник с толстой свечой.

Переступив порог, Стефан, глядя на иконы, перекрестился. За ним тоже сделал князь. Подойдя к столику, игумен показал на сиделец. Они уселись, посмотрели друг на друга и улыбнулись. От этой улыбки на душе князя стало гораздо спокойнее.

— Что привело тебя, великий князь, в нашу бедную обитель? — тихо, но проникновенно спросил Стефан.

— Много прослышал от митрополита о ваших делах.

— Он, конечно, говорил не обо мне, а о Сергее.

— Говорил и о Сергее, — согласился князь и продолжил: — не сочти... как-нибудь не так, владыка, но я буду тебе благодарен, если немного скажешь и о нём.

Лицо игумена сделалось серьёзным. Он, не мигая, уставился на спинку одра. «Наверное, — подумал князь, — обдумывает, с чего начать». Князь не ошибся. Кашлянув и переведя взгляд на князя, он начал рассказывать.

— Родитель наш, боярин Кирилл, из Ростова Великого по воле твойво батюшки...

При этих словах глаза князя округлились, с губ готов был сорваться вопрос. Но Стефан дожидаться вопроса не стал, решив пояснить:

— Иван свет Данилыч, вечная ему намять, — игумен перекрестился, — вёл дело так, чтобы разорить соседей, а их земли прибрать себе.

Князь положил руку на колено игумена.

— Он, — пояснил Симеон, — это делал не для себя. Разрозненная Русь для любого врага — находка. Скольким хотелось, да и сейчас хочется, и веру нашу сменить, и народ в рабстве держать.

Игумен улыбнулся:

— Мы это поняли сейчас. А тогда... — но не стал на этом останавливаться, — так вот... он был виной, заставившей родителя покинуть родные места.

Сказав это, игумен испытующе посмотрел на князя. Но, увидев его сосредоточенный, внимательный взгляд, продолжил:

— Так вот, в один из тех дней в городе объявились московские посланцы, бояре Кочева и Миняй, с требованием к нашему князю Василию Константиновичу уплатить огромную дань. Князь ничего не мог сделать. Тогда Кочева начал с должников. Первым в его списке был старший боярин Аверкий. Так по их приказу воины схватили его и, подвесив за ноги на площади, потребовали выплатить долги. Наш отец, увидев это, всё, что было, отдал, став бедняком. Дома он сказал: «У нашего князя нет сил нас беречь. Это может делать только московский князь. Я решил перебраться, — он посмотрел на мать, потом на нас. Мы стояли молча, хотя поняли, что он хочет. Он вздохнул и промолвил: — в Московию». Так мы оказались в Радонеже. Ехать дальше у нас не было сил. Потом-то стало ясно, что на то была воля Всевышнего. Мой средний брат Варфоломей ещё...

— В утробе матери проявил себя тройным криком! — за игумена сказал князь.

Тот усмехнулся:

— А рассказал тебе митрополит, что когда Варфоломей был юнцом и пас скотину, к нему явился, невесть откуда взявшись, старец...

Князь отрицательно покачал головой:

— Про старца не говорил, а о явлении ему Пресвятой Богородицы говорил.

— Князь, главное тебе известно. Я и младший брат Пётр разъехались. Завели семьи. Варфоломей остался с родителями, не мог их, старых, бросить, хотя была непреодолимая тяга к иночеству. Когда их не стало, а к этому времени и я овдовел, он уговорил меня уйти с ним в лес. Оказывается, он и место уже выбрал в урочище Маковец, вёрстах в пятнадцати от Радонежа...

— Среди зверей и бесовских страхований, — опять за него закончил князь.

Улыбнулся и владыка. Но продолжил:

— Сергей — сама смиренная кротость. Его любимая одежда — сермяжная ряса. При нём лыковый кузовок. Он может со всеми ужиться, даже со зверьём. Он так меня напугал, когда явился медведь и бросился к нему. Я не знал что делать, кого звать на помощь. Кругом — глухой лес. Гляжу, а он обнял мишку и кормит его из кузовка малиной. Весть про его отрешённую от мирской суеты жизнь, его беспредельное почитание Бога нашего Иисуса Христа, облетела всю округу. Одним из первых к нему из Смоленска, — на этом слове он сделал ударение, — явился сам архимандрит Симон с большим имуществом. Вот так-то! Хоть я и старший, но он на меня так воздействовал, что я, побыв с ним, больше не мог оставаться мирянином. И вот я перед вами. Ты знаешь, князь, что он обладает многими качествами, дарованными ему небом?

Князь ответил:

— Брат Стефан, столько я прожил рядом, а до рассказа митрополита, признаюсь, о нём не слышал.

Игумен досадливо улыбнулся:

— Миряне говорят: пока петух не клюнет...

— Да! — признался Симеон и тяжело вздохнул. — Мы такие! А что он, действительно может лечить разные хвори?

Кивнув, игумен сказал:

— Приехал к нему один смерд. Привёз тяжелобольного ребёнка и попросил Сергея, чтобы тот помолился за него. Пока брат молился, дитя умерло. Смерд ворвался к Сергею и стал его укорять. Сергей смиренно слушал, а когда тот умолк, он сказал: «Иди, успокой дитя». Ребёнок-то оказался жив.

— Да! Теперь я верю в священную силу твоего брата. И хочу обратиться к тебе с величайшей просьбой: будь моим духовным наставником.

Стефан внимательно, даже изучающее, посмотрел на князя, улыбнулся и проговорил:

— Хорошо, князь!

Симеон поднялся, извлёк из кармана кисет и положил его на стол со словами: «На благие дела!» и стал прощаться.

Игумен даже не посмотрел на стол, сказав, что на эти пожертвования они откроют ещё монастырь. И уже с порога, повернувшись, князь спросил:

— Благословишь ли ты мою поездку к Сергею?

На что тот ответил:

— Для этого, князь, благословение не требуется. Сергей принимает всякого. А вот от того камня, который ты носишь в душе, он поможет избавиться.

Князь ничего не ответил, только покраснел.

Князь возвращался к себе, пустив коня свободной иноходью. Куда торопиться? К тому же от сказанного игуменом у него остался осадок: «Что он обо мне может подумать? Скорее всего что я ему не доверяю. Да, здесь я опростоволосился. Надо поправить при удобном случае. После такого решения ему полегчало. И это напомнило ему, что, хлопоча о разводе, он ещё не сделал себе выбора. Но он твёрдо знал, что больше искать только выгоду, как сделал последний раз, он не будет. Но кого? Кто ему по душе? И начал перебирать всех потенциальных невест, кого знал. Первой пришла в голову дочь Боярина Вельяминова. Но он тут же её отверг: «Молода, а толста, как бочка». Мысль перекинулась на воеводу Фёдора Акинфовича и его внучку. И её отверг. Он запомнил её как премиленькое создание и глупое до невероятности. Тяжело вздохнув, князь пересёк кремлёвские ворота, оставив на потом принятие своего решения. Одно он знал, что в ближайшее время посетит Сергея. С этой мыслью Симеон появился в палатах.