Владислав Реймонт - Последний сейм Речи Посполитой
- Название:Последний сейм Речи Посполитой
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Беларусь
- Год:1994
- Город:Мінск
- ISBN:5-338-01100-x
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Владислав Реймонт - Последний сейм Речи Посполитой краткое содержание
Лауреат Нобелевской премии Владислав Реймонт показал жизнь великосветского общества Речи Посполитой в переломный момент ее истории. Летом 1793 года в Гродно знать устраивала роскошные балы, пикники, делала визиты, пускалась в любовные интриги. А на заседаниях сейма оформляла раздел белорусских территорий между Пруссией и Россией.
Последний сейм Речи Посполитой - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Заремба продолжал блуждать одиноко по залам и коридорам. Мимоходом подошел к нему Воина и шепнул:
— Иванов отправляется во вторник вечером, ведет партию навербованных солдат, численность конвоя не знаю. До Мереча его провожают товарищи.
— Ты мне сообщаешь важные новости!
Нервное беспокойство покинуло Зарембу, все мускулы его напряглись, точно для прыжка, и, по-видимому, он знал уже, что ему делать, так как ответил Воине:
— Ты не езди с ними...
— Я столько проиграл ему, что рад бы не видеть его больше в глаза.
Заремба немедленно отправился с этой новостью к Качановскому, который, весело усмехнувшись, посмотрел на свет через рюмку и проговорил:
— Наше дело в шляпе! Неужто я оставлю приятеля? Ни под каким видом. Поеду с ними.
В этот момент поднялся шум, все начали тесниться в зал заседаний, — началось голосование.
Вся палата встала, воцарилось глухое молчание; депутаты, один за другим, клали свои шары в урну, стоявшую перед председателем, и возвращались на свои места. Они шли удивительно робко, со взглядами убийц, шаги их звучали точно молоты, забивающие последние гвозди в крышку гроба. Перед ними уже зияла могила, и опускаемые шары падали точно на гроб пригоршни земли. Король стоял в величественно-страдальческой позе, окруженный епископами и сенаторами: похороны были по первому разряду, хотя и без песнопений.
В окошке над опустевшим троном висела голова седовласого преемника.
— Господи помилуй! Господи! — зарыдал чей-то голос и утонул в зловещей тишине.
Микорский, закрыв лицо руками, рыдал; по суровому, измученному лицу Скаржинского катились слезы, оставляя борозды вечной муки, остальные оппозиционеры смотрели на эту процессию факельщиков глазами, в которых сквозило безумное отчаяние. Слышно было, как бьются их сердца, крик отчаяния терзал их; они дрожали, как в лихорадке, запекшиеся от жара уста молили о чуде милосердия, хотя бы о мгновенной смерти на месте.
Начался подсчет голосов.
Свечи догорали уже в люстрах и канделябрах и гасли одна за другой. Сквозь оконные стекла просачивался бледный рассвет и доносилось первое чириканье птиц. Пробило три, и минуты становились мучительным, медленным умиранием, слабеющие взгляды цеплялись за писцов, подсчитывающих голоса, когда наконец встал председатель и объявил:
— За — шестьдесят шесть, против — одиннадцать. Ратификация трактата с Россией принята!
— Все кончено! — вырвался у кого-то рыдающий возглас.
— Господи! Господи! Господи! — вскричал кто-то в порыве безумного ужаса.
Кастелян, взяв Зарембу под руку, шепнул ему на ухо:
— Ты готов? Через час тебе надо ехать в Петербург.
— Я не поеду! — ответил Север таким тоном, что кастелян оставил его, не сказав ни слова.
В разных концах вестибюля слышались рыдания и раздавались проклятия при появлении фракционеров, пробиравшихся крадучись, боязливо, особенно после отъезда посла, который спешил отправить гонцов с радостной вестью в Петербург. После его отъезда, когда кордоны были сняты и солдаты ушли, заговорщики собрались в углу и решили встретиться через несколько часов в бернардинском монастыре на игуменской обедне. Дзялынский при расставании сказал громко:
— Не отчаиваться!
IX
Солнце уже играло на стеклах окон, утро оглашалось щебетом птиц и приятным дуновением ветерка, когда в келье игумена собрались заговорщики. Ждали только Дзялынского и Капостаса. Пухленький монашек расставлял уже на столе блюда с излюбленными бернардинскими кушаньями и салатники с подливками, но никто не дотрагивался до еды. Все обступили Жуковского, продолжавшего рассказ, начатый еще в коридоре.
— Позорное это было дело, не было ему равного в прошлом. Генерал Любовидзкий разослал грамоты ко всем генералам, командирам и виднейшим из штабных офицеров, из бригад народной кавалерии, авангардных частей и пехотных полков, согласно которым они должны были явиться в начале марта на его квартиру в Новохвастове. Меня застал этот приказ в Звенигородке, где мы стояли с майором Вышковским. Он поразил нас, но мы поставили его в связь с ходившими слухами о передвижении наших частей, расквартированных по всей Украине. Узнать правду было трудно: мы были отрезаны друг от друга альянтскими войсками, точно плотинами, сообщения с окружающим миром у нас почти не было. Мы отправились в надежде что-нибудь узнать в пути. Все знали не больше того, что и мы. Прибыли в Новохвастов к вечеру. Все постоялые дворы были набиты битком, даже в сараях не оставалось места. К счастью, принял нас на квартиру полковник Добрачинский. «Что тут происходит?» — спрашиваем мы. «Не знаю, — отвечает он, — генерал Любовидзкий не пускает к себе никого, но, видно, пахнет чем-то недобрым. За дворцовым парком разбиты русские лагеря, два полка гренадер и полк казаков. Командует генерал Загродский».
Вечером майор Вышковский, как старый знакомый генеральши, отправился к ней разведывать. Она оставила его у себя на ужин, но ничего ему не сказала. Любовидзкий даже не вышел к столу.
Тяжело провели мы вторую ночь. Почти никто не мог заснуть, — снедали заботы, беспокоил грохот провозимых пушек, конский топот, обычный лагерный шум и костры на бивуаках, от которых загорелась какая-то изба; все это подняло нас на ноги еще задолго до рассвета. Собрались мы на квартире генерала Веловейского и Понпарда и в десять часов утра, с ними во главе, отправились во дворец. Гренадеры, выстроившись длинными шпалерами, поднимали ружья на караул, гремели барабаны и фанфары. Мне было грустно. Добрачинский, шедший со мною рядом, шептал как лунатик:
— Предчувствую недоброе. Страшно мне отчего-то. — Он весь дрожал и с трудом переводил дух.
Пришли и видим: дворец окружен четверным кордоном, против окон выставлены пушки, канониры на позициях, ящики с амуницией открыты, лошади на полагающейся дистанции.
— Празднество тут какое-то готовится, что ли? — говорит майор Вышковский.
— Скорее — чьи-нибудь парадные похороны, — буркнул Добрачинский.
Впустили нас в зал. Огромный, на два этажа, с белыми колоннами, пол как зеркало, окна до самого полу на три стороны, мебель богатая, хоть бы для королевских покоев. Собрались мы в кучу, смотрим во двор на шеренги солдат. Солнце как раз вышло из-за облака и заиграло на штыках, заискрилось на снегу. Вдруг зазвенели бубенчики, подъезжает кибитка, рядом — конвой из четырех казаков. За нею катит другая, третья, десятая, двенадцатая... Становятся друг за дружкой красивой вереницей. Насчитал я их сорок три штуки — при каждой конвой из четырех донцов. Все с поднятым верхом, с дорожными корзинами на запятках.
Думаю — что бы это могло значить? Вдруг раздается голос Добрачинского:
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: