Василий Кучерявенко - Перекоп ушел на Юг

Ночью у горизонта тоненькими нитями вспыхивали голубоватые лучи прожекторов. Они то поднимались вверх, шаря по небу и скользя по бегущим облакам, то опускались на воду и освещали поверхность моря мертвенным светом. Нащупав советское судно, прожекторы цепко держали его в своих лучах.

На японском берегу полыхало зарево. Над побережьем огненными ниточками проносились составы электрических поездов. Они ненадолго скрывались за горами или в тоннелях, затем вновь сверкали в распадках. Ветерок, тянувший с берега, доносил до судна запахи соевого масла, вяленой рыбы, рогож, смолы, сырых сетей.

В свете береговых прожекторов несколько раз появлялись, следуя некоторое время почти рядом с «Перекопом», японские военные корабли. Огни на них были потушены, а черные силуэты корпусов четко обрисовывались на море. «Перекоп» же шел с незатемненными огнями…

В четыре часа ночи Бахирев сменился с вахты. Как всегда, кочегары и матросы ночной вахты, второй помощник капитана Марк Владимирович Друт — чернявый, молодой, но уже начавший полнеть моряк, второй механик Иван Тимофеевич Захов, одетый в плотно облегавший его плечи и грудь и застегнутый на все пуговицы черный китель, долго сидели в столовой, разговаривали. Молодой белобрысый кочегар Бронислав Стыврин, сияющий своей обаятельной улыбкой, будто начищенный медный чайник, разливал в белые фарфоровые чашки кофе. Стыврин любил кофе и разливал его по-особому: торжественно, с довольной улыбкой.

— Прошу еще по кружечке! — приговаривал он всякий раз.

Моряки ждали утра, чтобы послушать очередное сообщение Совинформбюро.

И вот наступило утро. Солнечные лучи ворвались через иллюминаторы, залили столовую, осветили каюты мягким голубоватым светом. По переборкам и подволоку [1] Переборки — стены кают; подволок — потолок. забегали веселые зайчики, отраженные морской зыбью. Палуба, которую боцман с матросами только что кончили скатывать водой, влажно блестела. Поверхность синего спокойного Южно-Китайского моря сверкала, словно хрусталь. Надстройки судна были такими ослепительно белыми, что резало глаза. Даже теперь, в декабре, в этих южных широтах было по-весеннему тепло.

Где-то справа от курса парохода лежали берега Китая, слева Филиппины, в море же не было видно ни одного судна. А сколько здесь встречалось судов в прежние, мирные годы!

Кто же на судне мог знать, что минувшей ночью, 7 декабря 1941 года, в Пирл-Харборе японские военные корабли напали на корабли флота Соединенных Штатов Америки, что Тихий океан стал ареной войны!

…По судовому радио объявили, что будет проведено открытое партийное собрание.

В назначенный час в столовую команды собрались все свободные члены экипажа и те, кто только что сменился с вахт.

Собравшиеся только и говорили, что о нападении японских милитаристов на военный флот США, базировавшийся на Пирл-Харборе. В эфир передавались одно сообщение за другим. Передавались сведения и о том, что какая-то американская подводная лодка вывезла двадцать тонн золота, серебра и ценные бумаги, составлявшие валютный фонд Филиппин. О потерях же кораблей и людского состава сообщалось невнятно. Зато японцы широко и на многих языках оповещали по радио, что уничтожен полностью флот США, американская база и личный состав.

От этих тревожных вестей становилось не по себе. Бударина до глубины души возмущало это событие. «Менее чем за сорок лет японская военщина дважды провоцировала войну: вначале в Порт-Артуре, а теперь вот в Пирл-Харборе», — думал он, подымаясь по трапу в каюту капитана, чтобы получить радиограмму и заодно пригласить Александра Африкановича на собрание.

…В дальнем углу столовой, опустив левое плечо, отчего оно казалось ниже правого, а вся фигура — плоской, стоял Бахирев. С напряжением слушал он Илью Радченко — невысокого, коренастого крепыша. Волосы Радченко были приглажены, на круглом лице блестели крупные черные глаза, и он, жестикулируя, что-то рассказывал товарищу.

В переднем ряду, сложив большие бледные руки на коленях и весь подавшись вперед и согнувшись, сидел аккуратно одетый Ефим Кириллович. Старший механик смотрел в палубу и думал о чем-то своем.

Все пришедшие на собрание напряженно ждали чего-то очень важного. Казалось, войдут сейчас капитан или первый помощник, прочтут радиограмму из Владивостока и объявят:

«Война на Тихом океане!..»

И действительно, еще вчера далекий тыл сегодня стал передовым краем второй мировой войны. И в то же время неестественным казалось, что война началась, а кругом почему-то тихо, в ослепительно голубых водах юго-западной части Тихого океана не видно ни кораблей, ни пароходов, и в небе нет самолетов…

В дверь с трудом протиснулся черноголовый, широкий, заметно полнеющий капитан Демидов. За ним показался и Борис Александрович Бударин. Он приглаживал волосы цвета красной меди, продолжая бережно держать в правой руке листочки белой бумаги.

Все поднялись.

— Садитесь, садитесь, товарищи, у нас ведь собрание. — И капитан замахал руками: — Здравствуйте. Садитесь!

Открыли собрание.

Борис Александрович зачитал сводку Совинформбюро и сообщение ТАСС о вероломном нападении Японии на военно-морскую базу Пирл-Харбор. Бударин показал на карте, где проходят основные японские морские коммуникации.

И все с напряжением следили за его рукой, поняв, что здесь, в западной и южной частях океана, находится сейчас и их судно.

— Япония, — объяснял Бударин, — всегда ощущала острую нехватку стратегического сырья: нефти, никеля, цинка, олова, бокситов, графита, молибдена, хлопка. Все это ввозилось ею по этим путям из южных районов. И для Японии один танкер с нефтью или бензином имел куда большее значение, нежели боевой корабль. Эти морские пути, всегда важные для Японии, теперь, когда она напала на флот Соединенных Штатов Америки, приобрели особо важное значение. На них должно находиться сейчас около двух с половиной тысяч торговых японских судов и сотни военных. С другой стороны — седьмой флот США или, по крайней мере, то, что от него осталось после вчерашней ночи… Я не совсем верю хвастливым сообщениям японских милитаристов, но и в серьезность их успеха нельзя не верить.

Экипаж понимал важность разыгравшегося минувшей ночью события. Вспышка нового очага войны здесь, на Востоке, не сулила ничего хорошего. И такими маленькими показались морякам их родной пароход «Перекоп» и его коллектив, попавшие в этот очаг войны.

— Думаю, вы все поняли теперь значимость района, в котором мы идем сейчас, — продолжал Бударин. — За эти дни мы не видели ни одного торгового судна, ни одного танкера, а тем более японского. Значит, японцы заранее завернули свои суда в порты-убежища, готовились к началу войны. И нам здесь сейчас надо надеяться только на себя, на четкость в выполнении обязанностей каждым. Пока прямой угрозы еще нет, но она возможна каждую минуту, и от нас самих, от нашей дружной работы во многом будет зависеть и наша жизнь, и судьба парохода… Возможны провокации со стороны японской военщины, чьи коварства нам, дальневосточникам, хорошо известны.