Селим Ялкут - Братья

Вот о чем я подумала, встретив Франсуа на ступенях церкви. Когда же я прямо спросила Зиру, в чем дело, она провела пальцем себе по губам. Так она показывает, что не хочет ничего объяснять. Зира, как будто высохла от здешнего солнца, и наши франки, восприимчивые к черному цвету волос и резким чертам лица, часто принимают ее за колдунью. Признаюсь, я сама недалека от этой мысли.

Хочу сделать несколько замечаний по поводу собственного самочувствия. Иерусалимская жара знакома мне с детства, но теперь переносится весьма болезненно. Особенно трудно, когда ветер нагоняет раскаленный воздух из пустыни. Город будто накрывает тяжелая шапка. Каждый вздох наполняет грудь страшным жаром, останавливается сердце, в голове рождаются странные видения, а в них — желание смерти. Зира считает, бог подземелья, выпускает жар из глубин своего царства. Я готова в это поверить, видения делают меня безрассудной. Кожа моя краснеет, лицо горит огнем. Тогда я думаю, дни мои сочтены. Время останавливается и идет вспять. Оно оставляет меня беспомощной добычей для птиц, которые спускаются с раскаленного неба, и погружают меня в сон. Я смотрю на них из-под прикрытых век, не в силах двинуться с места. Они насыщаются моей плотью, я слышу, как гулкие удары дробят мои кости. Но приходит вечер, жара спадает и почти неслышно поднимается ветер. В нем еще нет ощутимой прохлады, еще только предчувствие спасения, но ветер гонит птиц прочь. Они недовольно бьют крыльями, взлетают, а я остаюсь лежать, распластанная, неподвижная, без сил, в мокрой постели. И медленно прихожу в себя. Иерусалим не прощает долгого отсутствия. Родившись, я обречена жить здесь постоянно или покинуть город навсегда. Я же уехала и вернулась. Теперь птицы — хранительницы мстят за измену.

Луна светит здесь очень сильно и будит меня неожиданно среди ночи. Я не могу лежать, слыша, как сильно колотится сердце, и выхожу посидеть возле дома. Нет никого. Густой лунный свет заливает улицу. Остывающий воздух оживает, он пропитан насквозь этим светом, я поднимаю руку к небу, и ищу в этом свете спасения для сына, для себя, для всех нас….

Постоянные страхи сами по себе притягивают беду. Неприятные новости кажутся мне естественными и воспринимаются с облегчением. Свершившееся, по крайней мере, не тяготит мучительным ожиданием. Так я узнала от Раймунда, они рассчитывают вскоре выступить в поход. Наши высылают к границам войско, чтобы отразить султанов Багдада и Мосула, если те вздумают войти в наши земли. Из города уже вышло несколько сотен конных рыцарей и столько же пеших, эти последние рассчитывают добыть в бою не только славу, но и лошадь. Здесь, в Иерусалиме безрассудство приносит большие плоды, чем благоразумие, а здравый смысл значит меньше, чем дерзость. В отсутствие Раймунда, Артенак зашел, чтобы успокоить меня. Это — лишь набег, чтобы запугать и отступить. А дальше они собираются повернуть на Дамаск, откуда — неслыханное дело, до нас долетают призывы о помощи. Товий примет участие в походе вместе с рыцарями, объединившимися вокруг Роберта Пайеннского. Они выступают в белых плащах с красным крестом, храмовники — так их стали называть по месту расположения близ Соломонова Храма.

Командовать войском поставили Жоффруа. После освобождения из плена он рвется в бой. Более неподходящей фигуры для нынешнего похода нельзя представить. Ведь еще недавно Жоффруа сидел в Дамаске на цепи. Станут ли недавние враги испытывать друг к другу доверие, необходимое в общем деле? Трудно в это поверить. Но сам Жоффруа столь категоричен, что король не стал возражать. Миллисента полностью поддерживает мужа, а этой женщине нельзя отказать в здравомыслии. Я видела ее всего несколько раз, последний — на диспуте. Она красива, умело пользуется румянами и привыкла повелевать мужчинами. Интересно, кого из них она дарит своим расположением. По рассказу Раймунда, это заботит здешние умы и языки. Как и везде, они злы.

Спустя несколько дней мы получили известия о счастливом избавлении от мусульманской напасти. И вновь отличился Франсуа. Что за счастливый выбор был отправить его вместе с Жоффруа. Именно он скрепил доверие между нами и людьми Дамасского эмира. Его дружба с Юсефом позволила объединиться с сирийцами и действовать сообща. Кроме того, Франсуа принял участие в поединке, который наши затеяли с сарацинами и, благодаря его меткости, наши смогли победить. Потому Багдадский эмир решил не испытывать судьбу и повернул назад. Это ли не пример бескровной победы. Конечно, горячие головы и здесь остались недовольны и требовали крови, но потери нам ни к чему. Мы постоянно испытываем нехватку в людях. Раймунд едва успел выступить вдогонку за Жоффруа и встретил их на полдневном расстоянии от города. Раймунд был счастлив. Его Товий прекрасно держался в походе, будущее его решено.

Город торжествовал встречая победителей. Как всегда во время испытаний, у нас царит единодушие. Тогда мы напоминаем моряков, застигнутых бурей. Глупо спорить и изливать обиды, когда всем угрожает беда и участь каждого зависит от единения и общей судьбы. Франсуа стал одним из самых известных людей в городе, он мог бы покорить любую из здешних красавиц, но ведет себя удивительно скромно. Я видела его по дороге в церковь с плетеной корзиной. Можно удивиться. Я подступила еще раз к Зире, она лишь покачала головой и показала два растопыренных пальца. Так язычники предупреждают о близости злых сил.

Поводов для любопытства хватает. Редко какая ночь обходится без происшествий. Но если в старых заброшенных районах мы предоставляем дело случаю, то в христианской части города за порядком следят строго. Здесь же дело касается места, известного немногим — дома, где живут посланники Венеции. Тыльная сторона дома выходит на пустырь, громко именуемый площадью, оставшийся незаселенным со времени большого пожара. Кроме развалин здесь нет ничего. И это удобно. В доме, не привлекая внимания, скрытно живут венецианцы, прибывшие в город одновременно с нами. Раймунд помог этим людям избежать генуэзского плена и разоблачения, которое могло стоить им жизни. Сейчас решается вопрос о совместной осаде одного из береговых мусульманских городов — предположительно, Тира или Аскалона. Венецианцы готовы дать флот, а пока торгуются с нашими за будущие трофеи. Небольшой сад, хорошая еда и вино скрашивают их уединение. По приказу короля Раймунд выставил здесь пост, но охрана старается без большого усердия, больше спит или пьянствует. Что охранять? Битый камень и горы старого мусора? Сюда же выходят задворки других домов, того же Жоффруа, но кому до всего этого дело?

Так и длилось, пока не обнаружили человека, пытающегося пробраться через площадь. Возник он внезапно, непонятно откуда. Казалось, задержать не составит труда, но не тут то было. С легкостью горного козла он запрыгнул на стену и пошел по ней прямо над головами изумленных стражников, дожидавшихся, что добыча сама упадет им в руки. Ночью, при тусклом свете луны, когда и по земле приходится ступать с осторожностью, человек прошелся по стене, перебрался через арку, переброшенную над улицей, и исчез. Именно, исчез, без следа, только камни посыпались вслед. Обо всем мне рассказал раздосадованный Раймунд. Он уверял, что и днем пройти там невозможно, что же говорить о коварном свете луны. Сам черт не сможет разглядеть, куда поставить копыто. Однако, беглец исчез, оставив стражником ни с чем.