Селим Ялкут - Братья

Городские стены приблизились, показались благородные линии устремленных в небо мусульманских храмов. Оттуда разнесся протяжный крик и дальше завел то ли песню, то ли нытье, выговаривая слова, будто нанизывал их на невидимую нить. Солнечный луч блеснул полумесяцем, как лезвием меча. Все, что еще мгновение назад бесновалось, пало на колени, уткнув головы в землю. Тысячи блестящих, мокрых от пота спин укрыли поле, как чешуей. Юсеф и второй пленник сошли с лошадей и присоединились к молитве. Мы пока стояли, пригнув головы, чтобы меньше выделяться среди толпы. Но на нас поглядывали со всех сторон, и мы опустились на колени, кляня дьявола, пославшего нам это испытание. И тут, совсем рядом раздался страшный крик. Впереди, перескочив через охрану, язычник терзал нашего пленного, нанося ему удары ножом. Солнце слепило, но я дотянулся до злодея и плашмя ударил его мечом. Первое, что я испытал, облегчение. Юсеф остался цел. Все наши были теперь на ногах. Подоспела мусульманская стража, теснясь плечом к плечу, они взяли нас в кольцо и отделили от замершей в молчании толпы. Многие сжимали палки и камни, не понимая происходящего. Убийцу схватили. Лицо его кривилось, глаза были широко раскрыты, с подбородка текла слюна. Гадина явила свой мерзкий облик. Рука разжалась, упал окровавленный нож. Толпа ахнула и отступила. Люди сплачиваются между собой, если есть время: разглядеть убийцу. Если нет, стихия убийства может захлестнуть все вокруг.

Убийца извивался, исходя обильным потом. Наш страж поднял нож и, скалясь, разрезал обе щеки от виска до подбородка, плюнул бесноватому в залитое кровью лицо и велел связать покрепче. В глазах Юсефа я прочел растерянность. Нож убийцы предназначался ему. Слуга принял смерть вместо господина и спас не только его, а всех нас.

По здешним обычаям, христиане не могут въезжать в город верхом, сейчас эмир сделал исключение. Но даже под защитой городских стен никакая предосторожность не казалась чрезмерной. Наши стражи не церемонясь, разгоняли нагайками любопытных. Мы обшаривали глазами каждый камень, каждую ограду или стену дома. От постоянного напряжения и яркого света у меня разболелась голова. Только когда мы добрались до дворца, и ворота за нами затворились, мы почувствовали себя в безопасности.

Эмир принял с почестями. Меня он обнял и трижды коснулся щекой к щеке. Это означает самые теплые чувства. Сын был прощен, обласкан и отозвался о нас с большой похвалой. Потому и отец выказывал свое почтение. Он высок, величав с длинной седой бородой. Жоффруа меня удивил — по внешности он скорее похож на священника, чем воина. Впрочем, бледность, худоба могли быть следами длительного плена. Глаза, которые меняются не столь разительно, выдавали в нем мужа, пожалуй, подозрительного и заносчивого. Я не ощутил особой благодарности по отношению к себе — его освободителю. Он воспринял наше появление, как должное, и не преминул показать, что берет нас под свое покровительство. На следующий день я предполагал отправляться прямо с утра, но Жоффруа выразил желание обойти город. Эмир дал согласие неохотно, неизвестно, как сложатся дальше наши отношения. Но Юсеф присоединился к просьбе. Вместе с другими мусульманскими рыцарями — предосторожности, как мы видим, не лишней, он принял участие в нашей прогулке. Толмач рассказал, что, согласно мусульманским верованиям, Магомет просидел три дня на холме, прежде чем войти в Дамаск. И подтвердил, что Дамаск в точности напоминал ему рай, по которому водил его Аллах. Этим словам можно верить. Дамаск — самый красивый город из тех, что мне приходилось видеть. Здесь множество фонтанов и иных водоемов. Все они питаются из реки и водопровода, построенного еще римлянами. Он проходит под воротами, через которые мы въехали в город. На мусульманском наречии они называются Эль-Яги. До нас ни один из христиан не проезжал здесь верхом. И не проедет, иначе как по милости эмира, добавил Юсеф, глядя на Жоффруа. В городе есть множество подземных источников. Они не иссякают даже в самые засушливые годы. Потому здесь множество садов и обилие буквально райских фруктов. Здешние абрикосы называют у нас дамасскими сливами. Более вкусных и душистых плодов мне не приходилось пробовать. Воды столько, что самый последний бедняк может пользоваться ей без ограничений, ее журчание слышится постоянно. Можно только вообразить, как счастливы те, кто входит в этот город. Они могут стряхнуть с себя пыль пустыни и предаться долгожданному отдыху. Центр города перекрыт каменными галереями, в самый жаркий день здесь царит прохлада. Эти места очень многолюдны, но мы не испытали трудностей. Многочисленная свита разгоняла всех с нашего пути. Одно из мест на базарной площади открыто для солнца. Здесь я увидел вчерашнего убийцу. Он прочно привязан к столбу. Вся спина исполосована плетью. На моих глазах ему дали пить, после чего он пришел в сознание, и стал издавать пронзительные крики, перемежая их демоническим хохотом. Оказывается, сами мусульмане не знают, как обойтись с негодяем. Этот — из дьявольского сообщества ассаинов. Их наставляют, чем большим испытаниям подвергнутся на земле, выполняя волю Аллаха, тем быстрее попадут в рай. Приказчиком этого Аллаха выступает их главарь, направляющий кинжалы из замка в горах. Особое блаженство испытают те, кто, выполняя его волю, будут повешены или убиты. Потому эти скорпионы — язык не поворачивается назвать их людьми, — стремятся подвергнуться самому жестокому наказанию и оспаривают друг у друга это право. Обо всем этом, несмотря на высокомерие, поведал мне Жоффруа, который за время плена, узнал здешние обычаи. Правоверные, — Жоффруа сопроводил это слово презрительным смешком, — никак не решат, что лучше — быстро прикончить негодяев или пытать их как можно дольше, чтобы жестокость наказания превзошла презрение к смерти. Потому убийцу не спешат отпускать в ассаинский рай к дожидающимся его гуриям. Ассаины сеют вражду между мусульманскими владыками, заставляя их подозревать друг друга в тайных кознях. Никто не знает, где будет нанесен следующий удар.

Жоффруа рассматривал город с жадным интересом. К городским стенам нас не подпустили, ссылаясь на расплодившихся бродячих собак. Очевидно, даже будучи гостями, мы вызываем подозрение. Я же получил подлинное удовольствие, расхаживая среди фонтанов и наслаждаясь прохладой. Потом мы оказались возле мусульманского святилища, похожего, несмотря на выпуклую, как яйцо, голубую крышу, на христианский храм. Так и оказалось. Толмач объяснил, ранее здесь была церковь Иоанна Крестителя, выстроенная еще византийцами. Крест был снесен Омаром, которого мусульмане чтут, как одного из столпов своей религии. Этот Омар не поленился взобраться на самый купол храма и нечестивыми стараниями проломил в нем дыру. Вот куда уходят силы государственных мужей. Теперь на этом месте молятся мусульмане, а фонтан служит для их омовений. Это один из примеров, как язычники обходятся с нашими храмами, по углам они выстроили длинные, как свечи башни, и, завывая с них, собирают язычников на молитву. Здесь таких башен три. На одной из них, как гласит анонимное предание, в день Страшного Суда объявится сам Христос. Эту башню я видел собственными глазами. Жоффруа обошел храм несколько раз с большим почтением и стал на колени возле входа, возложив ладони на старые камни из черного гранита. До перехода церкви под кощунственную опеку мусульман здесь хранилась голова Иоанна Крестителя, взятая из Иродова дворца. Мусульмане не преминули присвоить нашу святыню, и, несмотря на слезные мольбы, никому ее не показывают. Они утверждают, что мощи припрятали греческие монахи, еще в здешнюю их бытность, с них и нужно спрашивать. Наши мечтают выставить мощи на всеобщее обозрение. Кисти рук Иоанна содержатся, как святыня, в Константинополе. Люди думают, история пойдет быстрее и приблизит нас к Царствию Божию, если усекновенные члены воссоединятся. Если бы знать, где она — эта голова, то и усилий не жаль. Но ответа нет.