Валерий Поволяев - Жизнь и смерть генерала Корнилова

— Ладно, — согласился с ним Корнилов. — Судя по карте, сёла здесь расположены часто.

— Европа перенаселена, — с неожиданной патетикой воскликнул Мрняк. — Людьми забиты чердаки и подвалы не только в городах, но и в приграничных сёлах, скоро народ будет селиться в канавах. Я подозреваю, войны выдуманы для того, чтобы среди людей не было перенасыщения, чтобы они не сидели друг у друга на плечах, свесив ноги...

Корнилов усмехнулся:

— Любопытная теория.

Хоть и находилось всё в здешних местах рядом, хоть и были сёла расположены близко друг к другу, а всё-таки надо было зайти в трактир в Карансебеше, не пускаться в путь на пустой желудок. В горах стоит только один раз не поесть, как силы начинают очень быстро сходить на нет. Это Корнилов хорошо знал по Памиру.

Сделали один привал, потом — второй, за вторым — третий.

— Знаете, почему в Карансебеше было так много полиции? — спросил Мрняк.

— Почему?

Мрняк с шумом втянул в себя сквозь зубы воздух — он никак не мог решиться и признаться спутнику, — с шумом выдохнул:

— Я оставил в казарме в тумбочке письмо, которое должен был отправить по почте отцу... Бедный отец! Они нашли это письмо, прочитали и на всю страну накинули полицейскую сеть.

Корнилов отнёсся к этому сообщению спокойно. Это тот прокол, который уже не поправить. А раз это так, то с ним надо мириться. Он вздохнул, будто ему сделалось больно, поднялся, подхватил ружьё и медленно двинулся по осыпающейся горной тропке дальше.

Мрняк, охая, поспешно засеменил следом.

— Я, конечно, виноват, господин генерал, — он запнулся на ходу, — но...

— Что «но»?

— Они-то ищут людей в штатском, а мы одежду не меняли, мы — в военном. Но не это главное.

— А что главное?

Мрняк сплюнул себе под ноги с виноватым видом, потом поддел носком сапога зазевавшегося зелёного жука, неосторожно выползшего на тропку.

— Есть вещи, о которых я не подумал, господин генерал.

— Какие же?

— Немцы, узнав, что я помог бежать вам, расстреляют моего отца, всю семью... Они не жалеют даже детей.

Это была правда. Корнилов знал о таких случаях. Они шли по горной тропке, на которую выскакивали проворные ящерицы, стреляли чёрными глазами-бусинками в сторону двух усталых, вяло бредущих людей, стремительно исчезали.

— И что делать в таком разе, Францишек?

— Если бы я знал, — печально проговорил Мрняк.

— Вам, Францишек, надо вернуться.

— А если немцы уже дознались, что я помог вам бежать?

— Вряд ли. Откуда?

— Во-первых, из письма, во-вторых, у них есть очень толковые дознаватели.

Корнилов остановился, присел на камень, Мрняк сел на камень рядом, отёр рукой лоб, произнёс запаренно:

— Правильно, надо малость перевести дыхание. — Потёр ладонью левую сторону груди, пожаловался: — Болит. Предчувствия давят.

— Прекратите, Францишек, — резко произнёс Корнилов. — Не раскисайте. Раз дело так складывается, отправляйтесь-ка лучше в обратный путь. Чем раньше вы вернётесь в госпиталь, тем будет лучше. Постарайтесь встретиться с Гутковским.

— Гутковскому в госпитале нет веры.

— А мне показалось, что наоборот.

Мрняк махнул рукой, повесил голову.

— Дай бог, чтобы немаки не нашли в тумбочке моё письмо. — Мрняк, кряхтя ушибленно, поднялся с камня. — А насчёт вернуться — не знаю. Боюсь, что будет хуже...

Минут через двадцать они увидели в гуще тёмных деревьев нарядные белые домики.

— Деревня, — обрадовался Мрняк. — Здесь мы сможем разжиться продуктами.

На окраине деревни разделились: Мрняк пошёл добывать еду, Корнилов остался.

— Если меня долго не будет, оттянитесь по дороге вон туда, — Мрняк показал на вершину недалёкой горы. — Мало ли что, господин генерал... Около деревни лучше не находиться — опасно.

С этим Корнилов был согласен. Через несколько минут он остался один. Некоторое время ему были слышны усталые шаркающие шаги Мрняка, потом всё стихло. Корнилов подхватил винтовку, подержал её в руках, дивясь тяжести, неувёртливости чужого орудия — уж очень неловким было ружьё, подумал, что в случае стычки с патрулём он много из него не настреляет, а вот когда будет уходить от патруля, ружьё помешает ему здорово.

От тяжёлой ржавой дуры этой надо было освобождаться.

Он ждал Мрняка минут двадцать, прислушивался — не раздадутся ли шаги чеха в дали, но кроме шума листвы, подбиваемой ветром, да далёкого гомона птиц, доносившегося из деревьев, дугой опоясывающих горный кряж, ничего не было слышно. Что-то Францишек задерживается.

Корнилов решил повторить немецкие слова, которые заучил в последнее время. Слова легко, как птицы, вспархивали в мозгу, он с удовольствием произносил их, складывал вместе, добавлял прилагательные и глаголы, строил предложения.

Строение человека таково, что в пиковой ситуации, когда нужно, мозг его сам выдавит из глубины памяти на поверхность целые выражения, фразы, не говоря уже о словах. Слова появляются одно за другим, чистенькие, освобождённые от разного побочного мусора, готовые к «употреблению».

Неожиданно в деревне раздался гулкий выстрел. За ним, чуть погодя, — второй. Корнилов вскинулся. Было ясно, что Мрняк попал в передрягу. Двинуться сейчас к нему на выручку — значит влипнуть самому. Через несколько минут около одного из белых домиков Корнилов увидел вооружённых людей. Подхватив винтовку, генерал, пригибаясь, нырнул в кусты, потом по едва приметной боковой тропке двинулся к горе, на которую ему указал Мрняк. Через полчаса он был уже на её вершине. Сама макушка, будто лысина некого старца, была окаймлена редким полуоблезлым кустарником, словно здесь не так давно прошёл пожар и следы его ещё не успели зарасти. Сердце билось усиленно, болью отзывалось в горле — высота есть высота, глаза слезились: в них натёк едкий пот. Корнилов отошёл от тропки в сторону метров на пятьдесят, швырнул винтовку в траву и сам повалился рядом. Надо было ждать.

Невдалеке, прилипнув боком к горному склону, висело пушистое белое облако. Оно замерло — не двигалось ни в одну, ни в другую сторону. Корнилов перевернулся на спину, вгляделся в небо. Небо было рябым, с белёсым налётом, тревожным, как где-то в России. Подумал о том, что Таисия Владимировна тоже, возможно, в эту минуту смотрит в небо, находясь у себя дома. Рот у генерала шевельнулся печально, узкие чёрные глаза сжались в щёлки.

Было горько. Сердце, только что успокоившееся, затихшее, вновь забилось громко, отозвалось болью в горле. Как ей сейчас живётся одной в России?

При мысли о жене, о доме в усталом теле и силы появились, и дыхание сделалось ровнее. Корнилов рывком поднялся с земли.

Не дождавшись Мрняка, он двинулся дальше.

Через два часа он шагал по узкой нарядной улочке небольшого ухоженного села. Дома на улочке стояли как на подбор — игрушечные, побелённые раствором мела, крыши были высокие, черепичные, — этакие рисованные строения из сказок братьев Гримм. Улочка была пустынна — ни людей, ни собак, ни всадников. Может, тут и солдат нет? Это очень устраивало Корнилова.