Валерий Поволяев - Жизнь и смерть генерала Корнилова

Корнилов хорошо помнил день, когда его производили в офицеры — по окончании Михайловского артиллерийского училища...

Вечером новоиспечённые подпоручики, блестя погонами, выстроились в очередь к казначею учебного заведения: тот лично выдавал господам офицерам так называемые «смотровые» — первые серьёзные в их самостоятельной жизни деньги — по триста рублей на нос хрустящими сторублёвками, на эти деньги можно было справить приличный офицерский мундир и показать себя в обществе на «смотринах». Корнилов этим деньгам был очень рад.

Богатые юнкера швыряли деньги налево-направо охапками, по три раза в году заказывали себе хромовые сапоги и приобретали у Савельева — знаменитого мастера с Офицерской улицы — шпоры-фёдоровки с прямыми «отростками» и малиновым звоном — по паре шпор на пару новых сапог, но то, что для других было привычным, для Корнилова было внове.

У только что произведённого в подпоручики зайсанского парня не было ни сапог лишних, ни шпор-фёдоровок, и в любимом злачном месте михайловцев, «Кафе де Пари», расположенном на Невском проспекте напротив Гостиного Двора, он также ни разу не удосужился побывать — не было денег.

Впрочем, в честь окончания училища богатые михайловцы врезали уже не по студенческому «Кафе де Пари», а стали брать планку повыше — компаниями заглядывали в «Медведь» и «Аквариум», слушали цыган, засовывали им в гитары деньги, пили холодную водку и закусывали её икрой и кулебяками — рыбными либо мясными; были ещё ягодные кулебяки, но их новоиспечённые офицеры брезгливо отталкивали от себя и делали официантам выговор, чтобы те больше не путали их с гимназистами. Официанты, смущённо кланяясь, отходили от них и снова смущённо кланялись, пряча за спиной поднос с ягодным изделием, — старались держаться от греха подальше. И правильно, кстати, делали.

Трёхсот рублей для посещения таких ресторанов хватало ненадолго.

Напившись основательно, старались забраться на чугунных лошадей, украшавших Аничков мост, и, ухарски поплёвывая в чёрную воду Фонтанки, «прокатиться» на них.

Военный комендант Санкт-Петербурга был вынужден издать для «господ офицеров» приказ о «безусловном воспрещении посещать Русское купеческое общество (Прикащичий клуб), Первое Общественное собрание (Немецкий клуб), салон-варьете, зал общедоступных увеселений Лейферта и танцевальный зал Александрова». На приказ этот новоиспечённые офицеры старались внимания не обращать — мало ли что взбредёт в голову старому дураку-генералу.

Хоть и не любил Корнилов Санкт-Петербург, но был град Петров лучше той завшивленной, грязной дыры, куда загнали подпоручика; оказался он в такой глуши, какая не водилась даже на бескрайних зайсанских просторах, — на батарее, не имевшей ни одного орудия. Посёлок, примыкавший к горам, был небольшой, состоял из пяти дувалов и восьми кибиток, тут даже не знали, что такое, например, керосиновые лампы — вечера проводили при свете лучин, связанных в щепоть, умываться ходили к небольшому ручью, мылись в бочках — наливали в большую кадку горячей воды и, если человеку хотелось попариться, накрывали его с головой огромным тулупом, который был в пору самому голуб-явану или как его называли — снежному человеку.

Впрочем, мытарства подпоручика были, слава богу, недолгими — зимой его отозвали в Ташкент. А в Ташкенте — своя жизнь, своё общество, свои игры.

Надо было подумывать о поступлении в академию, ведь для того, чтобы продвинуться хотя бы на несколько шагов по военной стезе, училища было мало. Самое лучшее — поступить в Академию Генерального штаба. Но имелась одна закавыка — в эту академию стремились очень многие, а поступали единицы. Слишком тяжёлыми были вступительные экзамены, и вообще более трудного учебного заведения в России, чем Академия Генерального штаба, не существовало. Серебряные аксельбанты, указывающие на принадлежность к Генеральному штабу, продолжали манить очень многих, поэтому поток желающих поступить в эту академию меньше не становился.

Если Корнилов был силён в тактике, в расчётах артиллерийской стрельбы, с математикой справлялся великолепно, без всяких подсказчиков и репетиторов, то европейские языки знал плохо. «Плавал» и в английском, и во французском — едва скрёб лопатой по воде, норовя опрокинуть лодку.

С языками надо было что-то делать.

В офицерском собрании его познакомили с невысоким смуглым человеком, живот которого, похожий на большой арбуз, плотно обтягивал пикейный жилет. Это был Рафаил Рафаилович Стифель, обрусевший француз.

Особенностью Стифеля было то, что он всегда находился в курсе всех последних событий, происходивших не только в Ташкентском гарнизоне, но и во всём Туркестане. Когда Стифель что-либо рассказывал, то обязательно пританцовывал, дёргал короткими мускулистыми ногами, параллельно с рассказом помыкивал себе под нос мелодии Оффенбаха — этого композитора он просто боготворил, иногда останавливал самого себя, исполнял куплет из какой-нибудь арии и вновь продолжал рассказ. Таким же макаром он вёл и уроки французского. Язык он знал хорошо, и, как ни странно, пританцовывания, мычание, ахи и охи Стифеля помогали его ученикам усваивать материал.

Предварительные экзамены для поступающих в академию были устроены в штабе округа. Сдавали двенадцать человек, выдержали экзамен только пять.

Это были подпоручики Корнилов и Дробинский из артиллерийской бригады и подпоручики Мельников, Карликов и Петров из пехотных батальонов.

Двенадцатого июля 1895 года командующий округом подписал распоряжение, и все пятеро отправились в Санкт-Петербург, в академию.

Впереди было четыре месяца напряжённой подготовки — именно на такой срок офицеры освобождались от службы и должны были в поте лица долбить предметы, которые предстояло сдавать строгим экзаменаторам.

Самая недобрая слава ходила про генералов Штубендорфа, Цингера и Шарнгорста, которые откровенно зверствовали на самом трудном экзамене — по математике. Генералы с немецкими фамилиями стояли на экзаменах плотной стеной, не было щели, в которую можно было проскочить.

Высшая оценка на экзаменах составляла двенадцать баллов. Вот по математике-то Корнилов все двенадцать баллов и получил. Столько же получил и на экзамене по фортификации. Непросто достались ему экзамены по военной географии, администрации, политической истории.

Экзамен по артиллерии принимал генерал-майор Потоцкий, которого Корнилов знал по Михайловскому училищу. Был Потоцкий человеком немногословным, замкнутым, завалить соискателя для него было делом плёвым.

Билет Корнилову попался непростой — предстояло сделать несколько чертежей. Поручик Корнилов — несколько дней назад пришло сообщение, что ему присвоено звание поручика, — встал к доске и поспешно заработал куском мела.