Нина Молева - Камер-фрейлина императрицы. Нелидова

И ещё орденский день Св. Иоанна Иерусалимского. Торжественное шествие в церковь и из церкви. Пожалование к руке всего двора...

11 ноября — весь Сенат, вызванный в Гатчину для проведения там положенного заседания.

Приём депутации ордена св. Иоанна Иерусалимского. Император на троне. Обок Священный совет державного ордена. По другую руку императора — двор и все чины Великого Магистра.

С 17 до 19 ноября говение. Тишина. Обеды и ужины во внутренних покоях. Император и императрица. Без разговоров. В тяжёлом молчании, обрывавшемся нетерпеливым рывком его величества — к двери. На половину фрейлины Лопухиной.

Семейное шествие к причащению. Из опочивальни императрицы. По парадной лестнице. Коридором нижнего этажа. Такое тёмное в Гатчине зимнее утро. Бледные лица. Едва освещённые пустые парадные покои. И Император в долматике, с короной, пожелавший причащаться в алтаре. Отказ от фриштыка, кофе. В ту же ночь выезд из Гатчины брата императрицы принца Фердинанда Виртембергского. По нетерпеливому приказу императора.

21 ноября — отъезд Александры Павловны. Рыдания упавшей на колени императрицы. Злые слова императора, что больше не увидит дочери, потому что отдаёт её в руки врагов. Благословение образом. Последнее прощание внутри дорожной кареты. И — бегство в комнаты Лопухиной. Семья поехала провожать эрц-герцогскую чету до Ропши. Император от Лопухиной поехал кататься по городу с Кутайсовым.

Никто не мог угадать его настроений. Предвидеть приказов. Оказываться угодным и нужным. Его раздражение не знало границ. Лопухина умиротворяла на минуты и — давала повод для раздражений на всё остальное время. О чём он думал? Чего хотел?

Императрица отказалась от назиданий. Стала заискивать перед Лопухиной. Наставляла в том же расчёте дочерей: только не ссориться, только не подавать вида ему. Не помогало. Никогда! Единственным спасением оставались собственные комнаты. И его стремление к одиночеству. И мрачным мыслям.

Таша твердила: «Видишь? Сама видишь — если бы ты...» День ото дня слова становились всё более ненужными. Время! Уходило время! Человек менялся. Бесповоротно. Если бы знать...

Пользуюсь обратным отправлением к Вам садовника, пишу к батюшке о продаже здешнего дому; и сию материю подробнее Вам изъясню.

Не только за 450 тысяч, которых истинно кажется дать за него невозможно; я считаю, что весьма авантажно бы оной продать и за 400 тысяч, а если бы дом сей был совершенно в моей собственности; я нимало не поколебался бы и за 350 тысяч его уступить; рассчитав, что за 100 тыс. весьма хорошее жилище иметь можно; а 250 тыс. остальные и по 5-ти процентов полагая, составляют с лишком 12 тыс. доходу вместо того, — столько же может быть употреблено для исправления его, а потом хотя по 1000 руб. в год полагать на недопущение до упадка и к тому прибавить ежегодно плату поземельных денег и все полицейские издержки; при всех таковых расходах чуть не лучше ли жить в наёмном доме...

Нового здесь ничего нету. Кн. Лопухин по слухам должен был в Петров день оставить службу: но и поныне пребывает на своём посте...

А.К. Разумовский — М.В. Гудовичу.

Москва. 12 июля 1799.

Какой уж день подряд дождь. Только дождь. Стучит по стёклам. Гремит в водосточных трубах. Плещется в заливших двор лужах. Стекает широкими струями с листьев. В ворота не заворачивает ни одна повозка. Таша говорит, по счастью. Может быть. Но вести всё равно просачиваются, как сырость в оконных рамах. Тихие. Въедливые. Не знающие пощады.

Перемены. Бог мой, сколько перемен! Императрице наконец-то удалось сосватать старших дочерей. У Александры Павловны появился эрцгерцог Австрийский Иосиф, у Елены Павловны — принц Фридрих-Мекленбург-Шверинский. Вряд ли Александрина справилась со своим первым разочарованием. Где там, в её-то годы! Зато должны быть довольны родители. Впрочем, все говорят: довольна одна императрица. У императора иные заботы.

У Елизаветы Алексеевны первый ребёнок. Дочь. И первая настоящая потеря. Сколько лет её поддерживала дружба с великой княгиней Анной Фёдоровной. Но великий князь Константин Павлович уехал в армию Суворова, и бедная Аннет поторопилась отправиться к родителям в Кобург. Все говорят, она вряд ли вернётся. И ещё новая гофмейстерина: вместо графини Шуваловой, наконец-то надоевшей императору, графиня Палён. Ещё бы, супруга нового Петербургского генерал-губернатора! Так можно добром вспомнить и Шувалову со всеми хитросплетениями её интриг. Боже, что приходит в голову! Главное — осенний сезон в Гатчине. Комнаты Нелидовой, перешедшие к Анне Петровне Лопухиной. Только теперь никто не следит за лестницей из покоев императора.

Никакая великая княгиня. Никакая императрица. Всё открыто. Всё всем известно. Смотры, манёвры и — покои Анны Петровны. Ужины вдвоём. Императрице запрещён вход в комнаты супруга. Просто запрещён. И она может сколько угодно ездить верхом на свой любимый, так возмущавший когда-то императора манер: по-мужски и только шагом. Ради талии, как любила она пояснять Плещееву. Но Плещеева давно нет, а переписка с ним запрещена.

Вечерами маленькие балы — ради удовольствия Анны Петровны. Любые туалеты — если они нравятся Анне Петровне. Спектакли актёров — если на то есть желание Анны Петровны. И бешеные вспышки гнева по поводу недостаточной почтительности членов императорской семьи в отношении Анны Петровны. Не она, но великие княгини и княжны должны первыми отдавать ей поклон, склоняться в глубоком реверансе. И все заезжие иностранные гости. Даже женихи дочерей. Анна — благословение Божие. Анна — благословение России. Анна — единственное счастье императора Павла I...

Если бы не знать. Если бы ничего не знать. Таша молчит. Милая, добрая Таша. Но не прощает. Копит обиду. Презрение. Едва ли не ненависть. Всё-таки у них есть общие черты с царственным братом — этого не скроешь.

Свадьбы, похожие на плац-парады. Выходы, напоминающие военные дефиле. Столы под гром пушечных салютов. Сто один выстрел по поводу состоявшегося обряда венчания, по поводу каждого произнесённого за столом тоста... Великий император! Непогрешимый император! И даже непобедимый — пока у него есть так ненавидимый им строптивец Суворов. Все как пороховой дым ранним сырым утром. Туман...

— Вы всё же настояли на своём, Катерина Ивановна: Смольный вместо вашей очаровательной гатчинской мызы. Четыре с лишним часа пути, между тем дело не терпит.

— Вы даже не поздоровались со мной, князь.

— Простите великодушно, я так рад встрече с вами, тем более открывающейся перспективе постоянных наших встреч. Я не мог написать вам обо всех обстоятельствах, предпочтя отложить до откровенного разговора. Вот за это вы и в самом деле должны меня простить, мадемуазель Катишь.