Нина Молева - Камер-фрейлина императрицы. Нелидова

За первого в городе архитектора Пётр Романович Никитин. Весь, кажется, город обрыскал. Много не сделаешь, а где что подчистить, подкрасить — иначе не годится.

Церкви две в честь счастливого восшествия на престол её императорского величества кончить не удалось — Кира и Иоанна на Солянке да Великомученицы Екатерины на Всполье, на Большой Ордынке. Будто нарочно на той же Ордынке и Климента папу Римского не завершили — канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин в честь восшествия на престол покойной императрицы Елизаветы Петровны закладывал. У канцлера то ли средств не стало, то ли расчёт изменился. А тут денег в достатке — мастера держат.

С триумфальными воротами тоже беда. Повыцветали, где дождями да снегом живопись и вовсе смыло. Поновлять надо. Непременно поновлять. Архитектор Иван Яковлев список работ составил, так прямо и сказал: кроме Левицкого Дмитрия Григорьевича надеяться не на кого. Он портреты для ворот писал, он и аллегории где надо поправит. Лучше только станет. Искусный мастер, ничего не скажешь. Да и рекомендатели высокие — князья Трубецкие. Всё семейство.

Денег заломил неслыханно: «6000 рублей, из оной суммы ничего не уменьшая, и тоговатца с протчими не желаю, в чём и подписуюсь живописец малороссиянин Дмитрий Левицкий». В Москве всего четвёртый год, а уже считаться с собой заставил. Его превосходительство Иван Иванович Бецкой и господин директор Московского университета Херасков равно рекомендуют. Покойный князь Никита Юрьевич три раза к награде представлял. Награда, правда, не последовала, так ведь и ходатай-князь уже в отставке был — кто с отставным считаться станет. И всё-таки не может главный архитектор попытки поторговаться не сделать.

— Благодарствуйте за приглашение, господин Никитин.

— Как же иначе, господин Левицкий. Со сказкой вашей ознакомился. Всё бы хорошо, да дорогонько.

— По работе и цена.

— Работы вашей ни в коем разе под сумнение не ставлю, однако не заметить не могу: поновление — не оригинальная работа, а по цене едва не дороже новой выходит.

— Хочу внимание ваше, господин архитектор, на то обратить, что цена всем воротам разная.

— Полагаю, так и должно быть: одни сильнее обветшали, иные перед стихиями московскими лучше устояли.

— Полноте, господин архитектор, коли живопись на холсте красками масляными на волю непогоды выставлена, срок ей один будет.

— Что же тогда?

— А то, что ворота, в написании которых мне самому с господином живописцем Антроповым участие принимать довелось, манером высоким отмечены, иные же, коли поправлять, то и переписывать наново следует. Отсюда и цена.

— Вы о каких сюжетах, господин Левицкий, толкуете?

— Готов примеры привести, а вы уж сами судите. Картина первая: «Три Грации спускаются с неба со щитом, на котором изображено имя её императорского величества, окружённого фестонами, розами, лилеями, оной вручается Россия, погруженной в печали, которую ободряет сие светлое видение». Или, скажем, картина третия: «Благоразумию сидящая возле древа в руке имеющую Минервин в ней жезл даёт российскому юношеству средства к ним благополучию, то есть спокойство и удовольствие со множеством инструментов художеств, манифактуры и земледелия».

— Трудно возразить. Такого ещё на Москве сочинения живописного не бывало. Сказывали мне, что за образец залы Института благородных девиц в Смольном монастыре взяты были. Будто там во всех десюдепортах аллегории с текстами приведены.

— Манер тот же. У меня на сей счёт господин Бецкой советов спрашивал.

Сторожится Москва Петербурга. По всему видно, опасается новой столицы. Кто ни приедет работать, задержаться подольше норовит. Спокойней оно на семи холмах. Вольготнее. На Рождественке у архитектора Карла Бланка свой дом. Есть где гостя принять — живописца Левицкого. Может, в столице ещё имени и не наработал, а в Москве с высокими покровителями сразу в моду вошёл.

— Отлично, Дмитрий Григорьевич, отлично, что согласились за образа для моих церквей взяться. Вашему искусству поверить могу, другим местным иконописцам — не дай бог.

— Карл Иваныч, неужто не лестно мне было коронационные храмы, да ещё самим Карлом Бланком возводимые, украсить! Сами знаете, какие кругом интриги плетутся. Не хотелось только в сети сии попадаться.

— Так ведь для Павловской больницы писали же? И снова больница не простая. Её государыня в память счастливого выздоровления наследника основала. Под её покровительством состоит.

— Писал, слова нет, да за то и поплатился. В Синоде разговоры пошли, придирки. Вам ли не знать Алексея Петровича Антропова? Ещё в 1761 году главным художником Синода назначили, а что вышло? 1767-й на дворе, и только сейчас приступить к исполнению должности своей смог. И то, если бы не Григорий Николаевич Теплов, так и сидел бы не у дел.

— Господин Теплов? Разве у него должность в Синоде какая? Николи не слыхал.

— Что не слыхали, немудрено. Григорий Николаевич не любит, чтобы имя его всуе поминалось. По окольным путям ходит, и успешно.

— Значит, и пришлось комбинацию такую составить: Московская Гоф-интендантская контора московскую Синодальную контору о мастерах запросила.

— Неужто запрос был? Чудеса, да и только.

— Никаких чудес, Дмитрий Григорьевич. Расчёт простой. Вот тут у меня и бумага эта на столе лежит, показать могу: «Хотя в ведомстве Святейшего Синода искусные иконописцы имеются, но находятся ныне в Петербурге при Святейшем Синоде, а о других таковых же художниках ей неизвестно, но не сомневается, что в Москве, как великом граде, исправные иконописцы могут найтись». Что отсюда следует? А то единственно, что Синодальная контора мне никаких распоряжений давать не намерена, разрешает самому дело уладить, по проторённой дорожке пойти.

— Какой же, Карл Иваныч?

— Самой что ни на есть простой. Гоф-интендантская контора, как положено, торги объявит, а вы их выиграете.

— Так ведь тут любой иконописец меньше меня цену назначит, вот и конец заказу.

— А уж это моя печаль такие условия поставить, чтобы, кроме вас, никто и близко к заказу не подступился. Работайте себе с лёгким сердцем.

— Нет, Карл Иванович, один не стану.

— Помощников опять наберёте?

— Помощников, может, и не возьму, а задумал я вместе с живописцем Василием Васильевским поработать. Мастер старый, рука у него верная, в работе устали не знает.

— Васильевским? Истинно удивили, Дмитрий Григорьевич! Что о нём хорошего сказать-то можно? Ну, писал он картины для тех ворот триумфальных, что мастера Канцелярии от строений брать не захотели, ну, в срок кончил...

— Тридцать больших картин, Карл Иванович, и вы сами довольны остались, сказывали, что заботы с ними не знали.