Нина Молева - Камер-фрейлина императрицы. Нелидова

— Как, поди, страшно-то тебе, Ташенька.

— Катишь, помнишь, как нянюшка в первом-то нашем отделении говаривала: «Спите, голубоньки, утро вечера мудренее. Перемелется — мука будет». Вот и мне хочется так о будущем своём думать. Я ведь тебе ещё и любопытные новости приберегла. Думала, мы с тобой вместе ещё герцогиню Кингстон увидим.

— А что, опять от этой авантюрьеры сведения какие?

— Лучше сказать — ещё какие! Вообрази себе, в суде она дело по завещанию герцога Кингстона выиграла.

— Как не помнить. Потому что её покойник девичьим именем назвал?

— Ну конечно. Только наследники к ней с другой стороны приступили: процесс о двоебрачии начали.

— А её супруг? Почему родственники, а не он?

— Право, не знаю. Только суд признал её законной супругой лорда Хервея, лишил союз с герцогом Кингстоном силы. Вообрази, её должны были заклеймить — выжечь клеймо на плече.

— Какой страшный конец!

— В том-то и дело, что никакого конца не наступило. Почему-то никто герцогиню клеймить не стал. Больше того. Она продолжает пользоваться герцогским титулом. Вот только граф Бристоль решил потребовать с герцогини какое-то имущество её незаконного супруга. Так что ей пришлось вместо Рима, куда она собиралась ехать на встречу с папой Римским, отправиться в Мюнхен. Но, знаешь, я уверена, мы ещё увидим герцогиню в Петербурге, раз она сама так положила.

— Мадемуазель Нелидофф, меньше всего ожидал вас здесь встретить. Я полагал, вас всё ещё удерживают в стенах монастыря.

— О, нет, ваше высочество, императрица пригласила нескольких особ нашего выпуска, чтобы определить нашу судьбу.

— И что же, решение состоялось?

— Да, ваше высочество. Императрица была очень милостива к нам — нам всем предстоит придворная служба. Это совсем как в сказке.

— Вам так нравится дворец императрицы?

— Кто бы осмелился им не восхищаться, ваше высочество!

— Вы это очень ловко сказали: осмелиться не восхищаться. Вы маленькая дипломатка, мадемуазель, или же вы нисколько не виноваты в простой оговорке? Как прикажете вас понимать?

— Никакой оговорки не было, ваше высочество.

— Ах, так. И тем не менее у вас такой сияющий вид.

— Ваше высочество, вы не разрешите мне задать вам вопрос? Всего лишь один, ваше высочество. Я понимаю, насколько это нарушает этикет, но вы так милостиво говорите со мной.

— Я был бы рад, если бы вы в разговорах со мной поступились этими надоедливыми правилами. И чувствовали себя так же свободно, как на сцене. Так задавайте же ваш вопрос, мадемуазель.

— Почему вы улыбаетесь, ваше высочество? И почему в вашем взгляде, простите мне ещё одну вольность, столько... лукавства? Вы не гневаетесь за мою бесцеремонность, ваше высочество?

— Нисколько, но вы очень наблюдательны, маленькая плутовка. Вы всегда отличаетесь таким качеством?

— Только в отношении вас, ваше величество.

— Только в отношении меня? Я не ослышался? Это значит, что я стал для вас объектом особого внимания.

— Я не собираюсь этого скрывать, ваше высочество. Но, поверьте, это происходит помимо моей воли — совершенно непроизвольно. Я сама удивляюсь тому магнетизму, которым вы, ваше высочество, для меня обладаете. Моё уважение к вам и восхищение вами безграничны.

— Вы меня повергаете в полнейшее изумление, мадемуазель Карин. Скажите, вас так зовут ваши друзья? И позволите ли вы мне присоединиться к их кругу? Этим вы доставили бы мне большую любезность и удовольствие.

— Ваше высочество... ваши слова... впрочем... Нет, мои друзья произносят моё имя иначе. Для них я Катишь — так повелось с первых лет моего пребывания в Смольном институте.

— Мадемуазель Катишь — какая прелесть! И вам необычайно идёт это кокетливое имя, необычайно!

— Ваше высочество, в ваших глазах я становлюсь воплощением всех пороков. Вы определили меня как дипломатку, плутовку, а теперь ещё и кокетку. Мой Бог, с таким грузом недостатков мне не приходится рассчитывать на добрую славу на придворной службе.

— Вовсе нет, мадемуазель Катишь. Как раз они и откроют перед вами все возможности службы при дворе. Впрочем, я хочу оговориться об одном исключении. Вы непременно должны сохранить своё кокетство, но только для одного человека. В отношении всех остальных я вам его запрещаю.

— Одного лишь человека, ваше высочество? И кто же этот допускаемый вами избранник? Вы назовёте мне его?

— Непременно. Это ваш покорный слуга.

— Вы, ваше высочество? Вы разрешаете мне быть с вами кокетливой?

— Как ваша прелестная Сербина.

— Но...

— И чтобы никто не замечал вашего милого кокетства.

— Ваше высочество, вы вгоняете меня в краску. Такое исключение.

— Оно вам неприятно?

— Неприятно? Бог мой, напротив! Я просто растеряна. Вы, ваше высочество, такой серьёзный, такой...

— Хмурый, хотите вы сказать, такой нелюдимый.

— Нет-нет, именно серьёзный. Таким делают вас ваши мысли. И вдруг вы позволяете мне...

— Не позволяю, если хотите, приказываю. А ведь вы знаете, что теперь я имею на это право.

— Вы всегда его имели, ваше высочество, и я всегда с радостью выполнила бы любой ваш приказ или пожелание.

— В силу простой вашей любезности, я понимаю. Но теперь, мадемуазель Нелидофф, вы принадлежите к моему штату. Вы знаете об этом? Вы теперь фрейлина будущей великой княгини.

— Именно потому вы и поймали меня на улыбке, ваше высочество. Я не поверила своим ушам, когда императрица сделала своё определение. И простите меня, ваше высочество, я изо всех сил сдержала свою радость, чтобы приказ не был отменен.

— Да, это было своевременно и очень умно. Императрица не желает, чтобы в моём окружении находились расположенные ко мне люди.

— О, ваше высочество, я ещё не разбираюсь во всех хитросплетениях придворных расчётов, но тем не менее совершенно убеждена: у вашего высочества множество доброжелателей, до поры до времени скрывающих внешние проявления своей преданности.

— Вы преувеличиваете, мадемуазель, я благодарю вас за добрые интенции, но правда куда более горька, и я её знаю. Императрица не благоволит наследнику и сочтёт предателем каждого, кто обладает симпатией к нему. Она заинтересована в моей изоляции. Поэтому всё назначение штата состоялось без моего ведома.

— Значит, мой ангел-хранитель и в самом деле простёр свои крылья надо мной, раз я получила такое чудесное назначение. И, ваше высочество, императрица обратилась ко мне с напутственным словом, отличным от ваших мрачных предположений. Она сказала, что мы обязаны, так-таки обязаны отвлекать ваше величество от грустных мыслей, которым вы время от времени подвержены благодаря усиленным занятиям наукой и государственными делами. Что мы обязаны приложить все силы к тому, чтобы двор вашего высочества стал напоминать французский Версаль с балами, праздниками, представлениями, шарадами, маскарадами. Вот видите, ваше высочество! А я ровным счётом ничего не прибавила к словам императрицы.