Нина Молева - Камер-фрейлина императрицы. Нелидова

— Ваше величество, как насчёт Завадовского воля ваша будет?

— А, любимец твой. Что он у нас сегодня — при каком деле?

— Управляет, ваше величество, Дворянским и Государственным заёмным банками. Отлично с обязанностями своими справляется.

— Что ж, давай возведём его в графское достоинство.

— Но, ваше величество, Пётр Васильевич имеет это достоинство.

— Думаешь, не знаю? Только ведь Римской империи, а у меня получит Российской и ещё Андреевскую ленту. Доволен?

— Граф сам выскажет вам, ваше величество, свою благодарность и верноподданнические чувства. Вот только насчёт работы...

— Должностей, значит. Что ж, быть ему директором банков. Дальше посмотрим. Может быть, стоит ему женскими учебными заведениями заведовать или медицинской частью? Без дела не будет. Почтительность всегда оказывал мне надлежащую. А теперь черёд другого фаворита покойной.

— Кого вы имеете в виду, ваше величество?

— Семёна Гавриловича Зорича. Удивился?

— На всё ваша воля, ваше императорское величество.

— Так вот поплатился Зорич, насколько помню, за то, что Потёмкину сказал разные нелестные о нём слова. Однако в жизни себя показал наш серб куда лучше светлейшего. В заграничном вояже не задержался. По возвращении в Шклов свой вернулся и организовал там...

— Шкловское благородное училище, сиречь Кадетский корпус.

— Покойная императрица к нему в Шклов не раз заезжала, за корпус кадетский хвалила — сама мне рассказывала, а потом разгневалась.

— Подозрений там было множество по денежной части, ваше величество.

— Её дело. А ты запиши: быть Зоричу шефом Изюмского полка. Я ему верю и наветов никаких знать не желаю.

— Вы просили, ваше величество, напомнить вам о де Рибасе. Прикажете отстранить от должностей? Нынче командует он Черноморским гребным флотом.

— Быть Иосифу Михайловичу генерал-кригс-комиссаром, и пусть благодарит за то супругу свою. Ты что о нём сказать можешь?

— При всей своей фанаберии — человек отличных способностей и понятий в делах. Ночи напролёт над проектами всяческими проводит — изобретениями по части механики и даже представил проект моста через Неву.

— Забавно. Пусть мне мысли свои представит в удобное время. А теперь о Москве подумать надобно. Главнокомандующим там хочу видеть князя Долгорукова Юрия Владимировича. О службе его можешь мне сразу рассказать. Знаю, не ладил он ни с императрицей, ни с Платоном Зубовым. Так в чём там дело было?

— Список послужной у князя длинный. В Семилетней войне в чине капитана себя отлично показал, в битве при Гросс-Егерсдорфе в голову ранен был. Получил в командование Петербургский полк.

— С чего бы? Кто помог?

— Граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский перед императрицей ходатайствовал, потому и был произведён в генерал-майоры и одновременно майоры Преображенского полка. Граф же его в Черногорию отправил, с объявившимся там самозванцем бороться. Вояка князь отличный, а с делами дипломатическими у него полный конфуз вышел. И дела не сделал, и еле ноги унёс.

— В Россию вернулся?

— Нет, ваше величество, в морской экспедиции графа Орлова участие принял, во время Чесменского боя кораблём «Ростислав» командовал. И хотя ранее был ранен в руку и в ногу, получил от графа приказ ехать в Петербург с донесением о Чесменской победе. Вот тогда от императрицы получил Георгиевский крест и орден Святого Александра Невского.

— Неплохо ему граф помог.

— А вот князь Юрий Владимирович с ним-то и не поладил. О ссоре их разное говорили, только Долгорукова перевели в армию Румянцева и от Румянцева уже пожаловали подполковником Преображенского полка. Во вторую Турецкую войну брал князь крепости Аккерман и Бендеры, за что получил Андреевскую ленту. А вот с Платоном Александровичем Зубовым, как только тот появился, сразу в конфликт вошёл. За шесть лет три раза в отставку выходил, императрице еле удавалось его уговорить обратно возвращаться.

— Слышал его слова: подольщаться к временщикам не стану.

— И так говаривал князь, и того резче. Всего-то пять раз службу оставлял.

— А что с его наградами в первую Турецкую войну? О них немало толковали, будто отказался от них.

— Учудил князь, ничего не скажешь. От Аннинской ленты отказался и двадцатью тысячами подаренных императрицей рублей пренебрёг. Прямо императрице заявил, что не заслужил ещё таких наград.

— Превосходно! Такой мне человек в Москве и нужен. Его ко мне на аудиенцию доставишь. Ему мне многое сказать надобно будет. Увидит, как всё по-новому теперь в державе нашей устраиваться станет, ещё порадуется.

— Сир, я хотела поговорить с вами.

— Думаю, наш разговор можно отложить на более удобные часы.

— Да, но я обращаюсь к императору как императрица и по делам, имеющим, не сомневаюсь, государственное значение.

— Вы шутите, Мария Фёдоровна. Вы и государственные дела! Как-то одно не вяжется с другим. Да вы никогда ими и не интересовались.

— Интересоваться было бесполезно, когда мы с вами, сир, были от них отстранены. Но я всегда думала о том, какую роль могла бы играть в качестве царствующей особы.

— Вы раскрываете для меня совершенно неожиданную сторону вашего характера, моя уважаемая супруга, и тем не менее давайте отложим изложение ваших планов на время вечернего чая или по крайней мере ужина в кругу семьи.

— Но я бы не хотела посвящать в мои замыслы даже членов семьи, сир. Вряд ли они сразу сумеют их понять. К тому же к членам семьи непременно присоединятся придворные чины. Вы теперь ни минуты не проводите без них.

— К этому обязывает меня мой сан. Но вы меня сумели заинтриговать, и, если ваши соображения не займут много времени, я слушаю вас очень внимательно. Вы готовы к разговору именно сейчас?

— Я была к нему готова в любое время и уже давно, сир. Двенадцатого ноября прошлого года вы изволили назначить меня начальствовать над Воспитательным обществом благородных девиц.

— И что же, вы недовольны своими обязанностями или они представляются вам слишком обременительными?

— Ни в коем случае, сир, я готова всю себя посвятить этому благородному делу, уже познакомилась с постановкой дела в Смольном институте и безусловно не согласна со многими из установлений покойной императрицы. Прежде всего меня возмущает привитый там дух вольтерьянства.

— Даже так! Это не кажется мне соответствующим действительности. Да и каким образом подобный дух мог быть допущен в стенах института?

— Мне не так трудно представить вам это обстоятельство, сир. Дворянки и мещанские девушки в одном институте, буквально под одной крышей — разве одного этого недостаточно?