Геннадий Ананьев - Вокруг трона Ивана Грозного

Паника — смерти подобна. Мятежников — не жалкая кучка, многие из них умелые и храбрые воины; им бы не метаться растерянно по снежным сугробам, теряя впопыхах лыжи, а встать в круг, огородившись щитами, и изготовиться к рукопашке, итог которой может рассудить только Всевышний. Вышло же так, что лишь малые группы, да и то порознь, сошлись с русскими воинами в смертельной схватке. Остальные что? Сдавались почти поголовно. Побросав сабли, колчаны со стрелами и саадаки, ложились на снег, ожидая либо лютой смерти, либо рабства.

Курбский остановил сечу, велев собрать все лыжи, отобрав их у мятежников. Много вышло. Очень много. Целый обоз нужен бы, да где его взять. Пришлось воспользоваться смекалкой посошных возниц, и выход нашёлся: теми же лыжами, повтыкав их частоколом между бортами биндюх и китаями, поднять борта. Куда как ладно. Грузи — не хочу.

— В остроге бунтарей разживёмся и санями, и новыми лошадьми, — укладывая лыжи, вслух высказал один из возниц своё сокровенное, и князь Курбский даже удивился разумности рассуждений посошника. Действительно, путь полка лежал к крепости на Меше, добраться туда следовало как можно скорей.

— Повремените укладывать лыжи, — велел он возницам, — пусть ратники себе выберут, какие ладные к ноге каждому. Остаток уложите.

Оставив тысячу конников при обозе и по дюжине от каждой сотни коноводами, всех остальных князь Курбский поставил на лыжи и приказал:

— Вам с Божьей помощью брать вражескую крепость. Сдавшихся — не сечь. Саму крепость сравняем с землёй. Я — с вами. Обоз, его охрана и коноводы обождут нас здесь.

Крепость пала без боя. Вновь князь Курбский пошёл на хитрость. Когда до крепости оставалось версты четыре, он выделил полусотню, переодев её в черемисские одежды, вооружил луками со стрелами и татарскими саблями. Кольчуги, правда, воины не сняли, поверх них надев стёганные чапаны с проложенными внутри железными пластинками, как было у многих мятежников. С надвратной вышки передовых ратников признали за своих, отворили ворота, оповестив оставшихся в крепости воинов, что явно с победой возвращаются их товарищи, воины Аллаха, домой.

Когда же воротники обнаружили обман, оказалось уже поздно. Кто успел оголить сабли, были тут же посечены, кто сдался, тех заперли в надвратной башне; затем, не дожидаясь подхода главной силы, оставив на воротах пару дюжин, начали пробираться меж густых мазанок, готовые посечь каждого встречного. Но тихо на улочках. Неужели все мятежники там, в низине, разбитые в пух и прах?

Нет. Вскоре послышались голоса. Не тревожные, скорее возбуждённо-радостные. Стало быть, на какой-то площади собрался народ.

Не ошиблись наши воины: на площади перед убогой мечетью, размером чуть больше окрестных мазанок, собралось сотни четыре мятежников совершенно безоружных и даже не в ратных чапанах. Явно вышли встречать товарищей, возвращающихся с вестью о победе.

Не рискнул сотник, командир передового обманного отряда вступить на площадь с парой дюжиной своих ратников. Мятежников, хотя и безоружных — пруд пруди. Разбегутся, поняв в чём дело, по своим мазанкам, похватают сабли, натянув ратные чапаны, пойдёт тогда потеха. Не лучше ли обождать подхода князя Курбского с основной силой. Гонец к нему уже послан.

А на площади начали возникать недоумённые вопросы: отчего же, мол, вестники о победе не спешат вознести хвалу Аллаху за полный разгром очередной рати гяуров?

— Пересказывают воротниковой страже подробности боя, — успокаивал собравшихся мулла, но вскоре сам предложил:

— Я пойду и выясню, в чём дело?

Русские ратники перехватили его. От испуга он словно язык проглотил, невнятно промычал что-то, но мулле тут же зажал рот мечебитец могучей ладонью.

Дали мулле прийти в себя и рассказали ему о разгроме засады. О полном её разгроме. Ещё о том сказали, что на подходе целый полк русского войска, поэтому сопротивление бесполезно.

— Сейчас со ступеней мечети призовёшь свою паству к смирению. Иначе смерть всем. Тебе в первую голову.

Толмач переводил слово в слово. И рассказ о разгроме мятежного войска, и о требовании сдаться, и об угрозе, в ответ же услышал гордое:

— Смерть правоверного в бою с неверными — прямая дорога в рай. Со ступеней мечети я призову отчаянно биться во имя Аллаха!

— Ишь ты, как поёт! — хмыкнул сотник, хотя и был обескуражен ответом. Он не сразу сообразил, что делать дальше, коль скоро предложенное им не проходило, но никто из подчинённых, да и мулла, не заметили замешательства сотника, ибо тот быстро обрёл уверенность. — Не хочешь призвать свою паству к покорности, сделаю это я.

Сотник велел десятку мечебитцев вернуться к воротам, чтобы в случае чего удержать их всеми силами до подхода полка, остальным приказал оставаться на месте в готовности к неравной сече.

— Ждите моего знака.

Ухватив муллу за шиворот и подталкивая его коленом в зад, сотник принудил его идти к площади. Толмач робко семенил за сотником и муллой, шепча беспрестанно:

— О! Аллах!

Поступок сотника был очень рискован, но вполне оправдан: требовалось во что бы то ни стало выиграть время. Даже ценой своей жизни. Ради сохранения жизни сотням боевых товарищей.

В мановение ока насупилась ликующая площадь, увидя своего муллу, подневольно, за шиворот выпихнутого из узкого переулка. Он что-то хотел крикнуть, но получил удар по загривку и сник. Заговорил громко русский ратник (это моментально поняли мятежники), а толмач столь же громко начал переводить его слова.

— Вашего войска нет! Частью посечено, частью пленено. Целый полк русского государя совсем скоро будет здесь. Ворота мы взяли. Они отворены. Сопротивление бесполезно. Предлагаю сдаться. Даю слово, всем будет сохранена жизнь.

Площадь угрожающе зашипела и, уплотнившись, начала надвигаться на сотника — он выхватил засапожный нож и приставил его к кадыку муллы, однако тот не сник ещё больше, как можно было ожидать, а встрепенувшись, прокричал:

— Именем Аллаха, спешите к оружию! Надевайте доспехи. Смерть гяурам!

Подействовало. Мятежники устремились было в узкие проулки к своим мазанкам, но поздно: их встречали русские ратники, успевшие окружить площадь. Твёрдо ступая, они оттеснили мятежников на площадь и сбили их в тесную кучу. Только тогда на площадь вышел сам князь Андрей Курбский.

— Молодец! — похвалил он сотника. — Водить тебе отныне тысячу. А муллу отпусти. Безвреден он теперь. Его вопли, обращённые к Аллаху, ничего не изменят.

Князь подошёл ближе к донельзя стиснутой толпе мятежников и долго вглядывался в их лица, стараясь угадать мысли, настроение этих людей, понять, смогут ли они в конце концов осознать, что самый худой мир лучше самой успешной войны. Неведомо, удовлетворил ли князь своё любопытство, всё ещё осматривая толпу, он заговорил, чеканя слова: