Геннадий Ананьев - Вокруг трона Ивана Грозного

И гроза в конце концов налетела. Со страшной бурей. Предвестником её стали вроде бы не подсудные поступки ряда князей. Дело в том, что Россия и Польша противостояли друг другу не только с оружием в руках, между ними было противостояние, которое мы теперь назвали бы холодным. Каждый правитель старался напакостить другому.

Так за подписью Сигизмунда и гетмана Ходкевича были присланы тайные письма перворядным князьям Бельскому, Мстиславскому, руководителям земщины, Воротынскому и конюшему Фёдорову с приглашением переметнуться на сторону Польши. Им обещалось за это владетельное, а не служебное право, богатство и почёт.

Списки посланий сразу же оказались в руках Тайного дьяка (царь находился в Александровской слободе и Малюта Скуратов с ним), а следом и списки ответов. Во всех — резкий отказ. Злобный. Мягче всех ответил конюший Иван Фёдоров: «Как мог ты вообразить, чтобы я, занося ногу во гроб, вздумал погубить душу свою гнусной изменой? Что мне у тебя делать? Водить полки я не в силах, пиров не люблю, веселить тебя не умею, пляскам вашим не учился. Чем можешь обольстить меня? Я богат и знатен. Угрожаешь мне гневом царя: вижу от него только милость».

Всё вроде бы достойно, только вот одна беда: никто из получивших такие письма не поспешил с ними к царю, дабы показать и их, и свои ответы. Каждый, оставшийся верным присяге, считал лучшим дождаться приезда Ивана Грозного в Кремль, и тогда уж известить о коварстве Сигизмунда. За них это сделал Тайный дьяк. Он самолично привёз государю списки и писем Сигизмунда с Ходкевичем, и ответов на них.

— Твёрдыми оказались князья и конюший, — с долей гордости за них определил поступки князей Тайный дьяк.

— Твёрдыми? Ты даёшь голову на отсечение за такую свою оценку, — спросил с ухмылкой Малюта Скуратов и сразу с подобострастием обратился к Ивану Грозному: — Прости, государь, что я не доложил тебе прежде Тайного дьяка. Я пока не уверен в своей оценке, но у меня есть подозрение, что они в сговоре.

— Но они вот с каким возмущением отказали Сигизмунду, — сказал своё слово Иван Грозный. — Впрочем... Отчего они не поспешили ко мне?

— Вот-вот. Это меня и смутило, — подхватил Малюта Скуратов, который, находясь в Александровской слободе, слыхом не слыхал ни о посланиях, ни об ответах, но ловко играл роль всевидящего и всеслышащего. — Я уже велел своим людям повнимательней приглядеться к получившим приглашение переметнуться в Польшу. Почему именно им эти послания пришли? Дыма без огня не бывает.

— Разберись, Малюта, верный мой советник. Проведи розыск.

Ускакал Малюта Скуратов в Москву, вернувшись через неделю, доложил:

— В заговоре они. Но не в твёрдом единстве. Каждый из них рвётся к трону, соперничая друг с другом. Митрополит Филипп с ними заодно. Они наставили его выступить против опричнины твоей, чтобы обессилить тебя, и тогда легче им станет захватить трон. Как поступить? В пыточную?

— Пока не время. Бельский, Мстиславский и Воротынский мне пока нужны. Глаз только за ними усиль. А с конюшим Фёдоровым я сам объяснюсь.

Понятно. Стало быть, придумано что-то новенькое. Потешное и назидательное.

Со всей свитой поспешил Иван Грозный в Кремль, послав впереди себя гонца с повелением к его приезду собрать весь Двор на Соборной площади, поставив у Красного крыльца трон, специально сработанный и очень похожий на настоящий, тот, что стоял в малой тронной палате. Все придворные в страхе съёжились: что ещё удумал царь Грозный? Кого ждёт кара? Или — милость?

На милость никак не похоже.

Не ошиблись, ожидая худшего. Сам Малюта Скуратов облачил конюшего Фёдорова в царские одежды, сам бережно усадил на стоявший у Красного крыльца трон; Иван Грозный, подойдя к трону, смахнул шапку и — с низким поклоном:

— Здрав будь, великий царь земли Русския! Се принял ты от меня власть, тобою желаемую! — распрямился, гневно сверкнув очами. — Но имея власть сделать тебя царём, я могу и низвергнуть с престола!

Взмахнул Иван Грозный ножом и ударил им Фёдорова, целясь в сердце.

Опричники тут же искромсали старца на куски, выволокли останки за ворота Кремля и бросили их под стеной на съедение бродячим собакам. Затем, во главе с Малютой Скуратовым, они поскакали в дом конюшего Фёдорова и умертвили его жену Марию, старую богомольную христианку, славную своим милосердием.

Следом, как обычно, пошли казни многих так называемых участников заговора: князей Ивана Куракина-Булгакова, Дмитрия Ряполовского, трёх князей Ростовских и Петра Щенятева. Его, как повествует Андрей Курбский, с особой жестокостью жарили на сковороде.

Полностью уничтожили семью казначея Тютина: его самого, его жену, двух сыновей младенцев и двух дочерей, юных красавиц, рассекли на части. Ту казнь свершил Михайло Темгрюкович Черкасский.

Многих других именитых людей опричники умерщвляли, когда те, ничего не ведая, шли в церкви или в свои приказы на службу. Человек по двадцати в день. Трупы оставались лежать на улицах и площадях, ибо никто не смел погребать их.

А в завершение, как уже вошло в обычай, кромешники, во главе с князем Афанасием Вяземским, Малютой Скуратовым, Василием Грязным, понеслись по усадьбам казнённых, хватали их жён и дочерей на выбор Ивану Грозному; он избрал некоторых для себя, других уступил любимцам. Ездил с ними вокруг Москвы, жёг усадьбы бояр опальных, казнил их верных слуг, даже истреблял скот, особенно в коломенских сёлах убитого конюшего Фёдорова. Натешившись, возвратился в Москву и велел развезти жён по их домам.

Некоторые из них умерли от стыда и горести.

А что же митрополит Филипп? К нему с мольбами шли отчаявшиеся бояре. Рыдали. Он утешал их именем Отца Небесного. Дал им слово не щадить своей жизни ради спасения людей и сдержал его.

При каждой встрече митрополит Филипп увещевал Ивана Грозного, но эти увещевания совершенно не действовали на царя, он всё чаще избегал общения с архипастырем, и тогда Филипп решился на публичную выволочку. Иван Грозный вроде бы понял намерение митрополита и сам дал ему повод очередным скоморошеством: одев своих кромешников в чёрные ризы и высокие шлыки [39] Шлыки — шапки конической формы. , вошёл с ними в соборный храм Успения; Филипп находился на своём месте по чину его, Иван Грозный приблизился к нему, почтительно склонив голову в ожидании благословения, но митрополит повернулся к лику Спасителя и молчал. На него зашикали:

— Или не видишь, что государь земли Русской перед тобой?!

— Благослови государя!

— Где государь? — с нарочитым удивлением вопросил митрополит. — Не вижу.

— Да вот же он! Не юродствуй!

— Истину говорю вам: в таком одеянии, оскверняющим храм Божий, не может быть государь. Не узнаю его. Не узнаю и по делам его. Где видано, чтобы благочестивые государи не почитали святость храма Божьего? Чтобы возмущали державу столь ужасно?! Не благословения достойны подобные правители, но осуждения! Мы здесь возносим молитвы к Господу Богу о прощении грехов по неведению своему свершаемых, за алтарём же льётся кровь невинных христиан, и зло сие творится ведомо. В самых неверных языческих странах есть законы и правда, есть милосердие к людям, в России нет ни того ни другого. Достояние и жизнь христиан праведных не имеет защиты. Везде грабежи, везде убийства, и совершаются они, — Филипп прожёг Ивана Грозного огненным взглядом, — твоим именем царским! Ты высок на троне, но есть судья Всевышний наш и твой. Как предстанешь на суд его, обагрённый кровию невинных, оглушаемый воплями их муки?! Сами камни под ногами твоими вопиют о справедливости и милосердии! Я, как пастырь душ, не страшусь тебя. Страшусь только Господа единого!