Геннадий Ананьев - Вокруг трона Ивана Грозного

За этот налёт благодарное слово пришло не только от первого воеводы Опричного полка, но и от самого князя Михаила Воротынского.

Дальше тоже всё шло ладом. Опричные тысячи меняли тактику, и Теребердей не успевал с надёжной защитой. Опричники даже аукать стали. Поначалу ради озорства, потом же, познав выгоду, «зааукивали» ворогов в топкие болотины, и те тонули в них вместе с конями. Бесследно исчезали.

Рожаю миновала крымская рать. И если на Лопасне держали её более трёх суток, то на Рожае почти не случилось задержки. И всё же тумены Девлет-Гирея основательно растянулись. Замыкающие сотни только-только отходили от Рожай, а передовые уже схлестнулись с заслонами на Пахре. Теперь по замыслу князя Воротынского и заслонам предстояло стоять упорней, и налёты совершать с большей основательностью. Вот Опричному полку и предстояло развернуться во всю мощь, беспокоить засадами ворогов, ибо полк Правой руки должен был выделить добрую половину от себя на переправу через Пахру. Подтянули к Пахре даже десяток пушек. Пусть Девлет-Гирей почешет свою реденькую бородёнку, предвидя и в дальнейшем всё большее сопротивление русской рати. Вот тогда он не отмахнётся от дерзких налётов на свои тылы, почувствовав и в них большую угрозу. Побоится оказаться в клещах. А чтобы не возникло у него по поводу серьёзности угрозы сомнений, Опричный полк и оставшаяся часть полка Правой руки должны были, объединив усилия, навалиться на тылы ханского войска, подготовив крепкий удар к тому времени, когда крымцы, сбив заслоны на Пахре, начнут через неё переправляться.

Только опричникам Богдана Бельского не пристало ввязываться в ту стычку — им задача иная: продолжить щипать бока Девлет-Гирею и вывести — а это самое главное — часть его лазутчиков на гуляй-город. Как предполагали все воеводы, после удара в спину вражеской армии у Пахры число лазутчиков возрастёт, станет их как растревоженных муравьёв: Дивей-мурза не успокоится, пока не выяснит, какие силы русских у него за спиной.

Гонца к Богдану Бельскому с повелением выводить лазутчиков к гуляю прислал сам главный воевода князь Воротынский, ибо от действий опричных тысяч Бельского во многом зависел ход дальнейших событий. Богдан, гордясь важностью своей роли в общем замысле главного воеводы, самолично наставлял всех сотников:

— Не больше двух лазутных групп подпустить к гуляю, но и тех на обратном пути основательно проредить. Пусть только пара или две пары доскачут до своих с важной вестью. Со страху-то наговорят, будто весь лес запружен нашими ратниками.

О страхе он сам добавил к приказу главного воеводы, справедливо рассуждая, что страх — не вдохновитель победы.

Велено — сделано. Все лазутчики, переправлявшиеся через Рожаю, попадали под зоркое око опричников Бельского. Пропускали их поглубже в лес и скашивали самострелами. Но вот одних подпустили к холмам. Оказавшись на опушке перед большим полем, они разинули рты от изумления: великий гуляй-город, способный вместить несколько десятков тысяч ратников, грозно поглядывал на них из бойниц жерлами пушек.

Десятник приказывает:

— Рассыпаемся парами. Ящерицами ползти, но об увиденном весть донести!

Сам же пустил коня вскачь прямо по дороге. Не таясь.

Вот его-то опричники и решили одарить жизнью. Одного. За решительность, за смелость, за понимание важности увиденного.

Прискакавшего на взмыленном коне командира лазутной десятки сотник сразу же повёз к Теребердею. Минуя и тысяцкого и темника. Теребердей — прямиком к Дивею-мурзе. Тот с великим вниманием отнёсся к сообщению десятника, прося ещё и ещё раз повторить рассказ. Затем спросил:

— Где остальные из твоей десятки?

— Они, если им удастся, возвратятся лесом. Я же поскакал открытой дорогой. В лесу гяуров много, на дороге же — никого. Но я побоялся, если вся десятка со мной поскачет, привлечёт внимание.

— Ты достоин стать сотником. Пока же — иди.

Долго два военачальника обсуждали тревожную весть. Даже сомневались.

— Не может быть у Воротынского большой рати. В прошлом году все полки, какие обороняли Оку, погибли, — рассуждал Дивей-мурза, — а по городам российским прошёл мор. Великий мор. С Ливонией не замирились, значит, и оттуда полки не могли прибыть. Думаю, туменом одним, твоим, Теребердей, разнести можно будет гуляй-город.

— Я тоже так думаю. Но нужно ещё и ещё посылать лазутчиков, чтобы подтвердить слова десятника.

— Сотника.

— Да, сотника. Я поверил ему, только один глаз — не два глаза. Повременим, не получив ещё одного подтверждения и более подробного осмотра места.

— Наши мысли совпадают. Хану Девлет-Гирею я пока ничего не скажу. Движение к Москве не остановлю. А сотника предупреди, пусть язык держит за зубами и про увиденное никому ни слова.

В то же самое время Богдан Бельский упрекал опростоволосившихся:

— Как же можно позволить одному только воротиться? Одному никогда не будет полного доверия. Теперь, по нашему же недоумию, лазутчики полезут ещё нахрапистей.

— Встретим, — успокаивали Бельского сотники. — Всё сделаем как надо.

Слово опричники сдержали. Подпустили к гуляю пару лазутных десятков. Более того, сумели захватить языка. Он знал не слишком много, но даже то, что знал, оказалось очень важным: на гуляй-город будет послан один ногайский тумен.

Отправил языка Богдан Бельский своему воеводе, в ответ ни звука. Целых два дня в неведении. А они прошли с великой пользой для русской рати: гуляй подготовился к отражению тумена и успешно от него отбился. На следующий день — два тумена навалились на гуляй, но тоже без малого успеха. Не сможет теперь Девлет-Гирей продолжать движение на Москву, пока остаётся у него за спиной большая ратная сила. Так рассудили на совете воеводы и решили срочно подтянуть все полки к гуляю.

Богдан Бельский тоже получил приказ соединиться со своим полком.

Богдану приказ первого воеводы лёг на душу. Он даже возликовал.

«Сеча! Игра судьбы. Если Бог даст, с головой и со славой выйду из неё», — думал Богдан Бельский, вполне уверенный, что их полк войдёт в гуляй и станет отбивать штурмующих. Увы, полк вновь остался в чащобе.

Весь следующий день с тревогой прислушивался Богдан к пушечной стрельбе, к залпам рушниц, к барабанному бою татарских сигнальщиков и даже к воинственным воплям: «Ур! Ур!». Он боялся, как бы не захлебнулась стрельба, не ворвались бы в гуляй-город вражеские тумены. Впрочем, не он один опасался этого. Даже Хованский, не говоривший обычно лишнего слова, не выдержал:

— Не ошибается ли князь Михаил? Что в гуляе? Большой полк, полк Левой руки, немцы-наёмники Фаренсбаха, казаки атамана Черкашенина и огневой наряд. Тысяч тридцать пять, если учесть ещё княжескую дружину. Девлетка бросил в сечу вдвое больше. У него оставлен тумен на Боровской дороге, ещё один — на Десне, но ему два тумена держать в запасе свободней, чем нашему воеводе два полка.