Зинаида Чиркова - Кабинет-министр Артемий Волынский

Он поднял руку, сдёрнув с головы порыжелую лисью шапку, склонился в низком поклоне и даже не увидел, как покраснело лицо Анны, как и она прижала руку к губам, и только снежная пыль из-под копыт лошадей обдала его пушистым налётом...

Что заставило Анну сесть перед окошком, да ещё тем самым, за которым промелькнул Артемий, она и сама не могла понять, но, увидев его через тусклое крохотное слюдяное окошечко, разволновалась, раскраснелась, боязливо оглянулась на мать и сестёр и бросилась на мягкие пуховики кареты, чтобы скрыть и своё волнение, и разрумянившееся лицо. Но никто ничего не заметил. Царица Прасковья всё ворчала на Катюшку, перецеловавшую всех оставшихся, и долго говорила ей о хороших и скромных манерах. Параша, младшая, сидела в углу с завязанной щекой — как всегда, от волнения у неё разболелись зубы — и тихонько стонала. Анна была сама по себе и долго потом вспоминала каштановые завитки волос, поднятую в последнем привете руку и голову, склонённую в низком поклоне, словно в прощании с ней, Анной.

Они расстались на десятки лет...

Царь Пётр к 1706 году так укрепился на болотистых и мшистых берегах Невы, что задумал и столицу перевести на север. Отсюда открывался путь в Балтийское море, Пётр твёрдой ногой становился на Балтийском побережье, а закрепиться на нём следовало так, чтобы новая столица могла потягаться со столицами северных государств, издавна обладающих правом выхода в открытое море. Завоевание всего бассейна Невы началось ещё победой фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева над корпусом шведского генерала Шлиппенбаха при Эрестфере, позже русские солдаты полностью истребили его войска при Гуммельгофе. Природные исконно русские земли, занятые многие десятки лет шведами, были присоединены к России, а уж взятие крепости Нотебург, по-русски Орешка, «зело крепкого», но удачно разгрызенного, и вовсе придало уверенности Петру. Не было у Петра флота своего на Неве, да он ловко вышел из этого положения: приказал посуху перетащить от Белого моря два фрегата к городу Повенцу на Онежском озере. Дивился народ странной царёвой затее, но рубил лес на пути, впрягался в ярмо перед фрегатами и через недолгий срок по «государевой дороге» доставил-таки их к Онежскому озеру. Двести с лишком вёрст тяжеленные суда двигались на людских да лошадиных силах, и вовремя попали на Неву к театру военных действий. Изумились шведы, увидев прочные военные корабли вместо тысяч галер да лодок и с тех пор лишь отсиживались в хорошо укреплённых крепостях, не решаясь встретиться с коварным северным соседом в открытом морском бою.

Однако немало пришлось положить Петру русских голов, пролить русской крови, прежде чем крохотная чухонская деревушка на берегах низменной болотистой реки стала для него Парадизом — раем. Отстроил Пётр себе неказистый домишко, поставил на росшую рядом берёзу икону Пресвятой Матери Богородицы, отмечая по ней уровень наводнений. Специально для своей многочисленной родни приказал построить дома — дворцы не дворцы, а хорошие хоромы с низкими ещё потолками и не слишком просторными залами да анфиладами проходных палат, наказав и ближним своим людям строиться на Неве. И повелел всем знатным людям, имеющим отношение к государевой службе, перебираться в Санкт-Петербург. А вслед за ними и всей государевой родне приказано было переезжать из насиженной Москвы в новую столицу.

Великий вой и плач стоял на Москве. Знали о чухонской деревушке одно: земля там не родит ничего, болота да комары окружают со всех сторон, леса хилые, малорослые, наводнения сметают наскоро построенные дома и хоромы, ниоткуда пропитания нету. Гиблое место, да ослушаться государя — последнее дело. Зашлёт в глухие места подалее Петербурга, а то и вовсе снесёт голову. А что царь не терпит противоречия, знали уже давно все в государстве. Жёсткая и жестокая рука Петра сумела уже покорить строптивых.

И потащились из Москвы в неведомый горький край обозы. Тянули до последнего, страшились неизвестности да чужбины, а делать нечего — кнут и виселица ждали непокорившихся...

Поднялась в путь-дорогу и царёва родня. И первой отправилась в чужие края царица Прасковья, вдова царя Ивана, со своими тремя дочерьми. Кормилась от царёвых рук с малолетками и спешила засвидетельствовать ему своё почтение и покорность.

Вслед за ней поднялась и царица Марфа Матвеевна, вдова царя Фёдора. Она всё ещё считалась старшей в родне Петра. Родовитая боярыня из знатного и почтенного клана Апраксиных, выдана она была молоденькой девушкой за царя Фёдора, болезненного, но умного и образованного человека, много сделавшего для просвещения и укрепления Руси.

Пять сыновей и шестеро дочерей были родными царю Петру по отцу. Все они происходили от отца Петра — Алексея Тишайшего и первой его жены из рода Милославских — Марии Ильиничны. Но странное дело, дочери все отличались крепостью и статью, а все пятеро сыновей рождались хилыми и болезненными. Трое царевичей умерли ещё при жизни Алексея, а двое — Фёдор и Иван — получили такую плохую наследственность, что с трудом могли ходить. Младший, Иван, страдал ещё и умственной неполноценностью, и если бы не деятельная и властолюбивая старшая сестра его Софья, так и умер бы бездетным и больным.

А вот Фёдор, тоже слабый и болезненный, был достаточно образован, знал польский и латынь, переводил даже церковные псалмы с латыни на русский, а стихи его, может быть, были на Руси первыми опытами российского стихосложения. Однако цинга вывалила все его зубы без всякой боли, голова облысела с самого детства, а ноги, срамно искривлённые, почти не могли двигаться. Он с трудом вставал, опираясь на палку, и потому большую часть своей жизни провёл во дворце, не отлучаясь даже на богомолья.

Но Фёдор стойко преодолевал свою болезнь. В последние годы своего правления, после смерти отца, Алексея Тишайшего, отменил членовредительство как вид уголовного наказания, и с тех пор не секли на Руси руки и ноги за ничтожный проступок. Начали в его время формироваться полки нового строя, обучаясь на западный манер, и Петру оставалось только довести его начинание до успешного конца. Даже петровская табель о рангах стала лишь продолжением задумок Фёдора, осуществлением его набросков и намерений. Фёдор разработал даже проект учреждения Академии, да не успел приступить к его выполнению. При нём же началась и стрижка боярских длинных бород и волос, а польские кунтуши и сабли вошли в моду. Так что Пётр не был первым в своём стремлении улучшить даже внешний вид бояр...

В первый раз Фёдор женился случайно: увидел среди красивых девушек дочку думного дьяка Заборовского, Агафью Семёновну Грушецкую, и пожелал сделать её своей женой. Но царица, молодая и красивая, ровно через год после свадьбы умерла при родах, не оставив потомства. Наследник нужен был государству, и через полгода Фёдора женили на Марфе Матвеевне Апраксиной. Молодая жена была красивой и статной родовитой боярыней, да не пришлось ей принести потомства престолу: через два месяца после свадьбы Фёдор скончался.